Туризм / Алтай / РИФформа / Артисты

ВАЛЕРИЙ БАРИНОВ:

«РАНЬШЕ РЕЗАЛ ПО ДЕРЕВУ – ЭТО МОЁ ХОББИ»...

Специальное интервью для Алтайского края [25 августа 2006 г.]

Евгений Гаврилов: – Валерий Александрович, в своё время вы согласились участвовать в сериале «Кадетство», так как вам понравился сценарий. Сейчас многое уже позади, что осталось в памяти от съёмок? Что удалось, а что, вы считаете, осталось нереализованным?

Валерий Баринов: – Во-первых, ещё достаточно много работы впереди. Несмотря на то, что сериал уже выходит, отснято много материала, и сказать, что мне удалось всё то, что хотелось, я не могу, но удалось очень многое. Мне кажется, из того, что я могу представить себе (я, к сожалению, совсем  не видел материала – я просматриваю по монитору потом, когда мы отснимем сцену), сериал должен иметь не только успех, но ещё принесёт некоторую пользу. Это, собственно, было одной из причин, почему согласился там сниматься.

У нас, как это ни странно,  очень мало фильмов о молодёжи. Как правило, у нас авторы сценариев – женщины, а их больше интересует средний возраст (женщины, кстати, среднего возраста), а о молодёжи, о молодых ребятах, а тут о совсем юных – очень мало. И это большой недостаток на нашем телевидении и большой пробел. Сериалы, кроме того, что они съёдают время у бедного зрителя, ещё должны приносить пользу. Для молодых, если они будут это смотреть, это ещё пример не то чтобы для подражания, а просто хотя бы люди могут понять варианты поведения, выбрать их – что правильно, что неправильно, что считать честью в пятнадцать лет, что считать бесчестным поступком, что считать достоинством. А это ведь непросто. Мы много говорим о нашей армии, о её проблемах, её болезнях. Это фильм о будущем нашей армии, об огромной части нашего общества, необходимой государству и людям, так что тут, в этом сериале, заложено очень много потенциальных возможностей. Это моя точка зрения. А что удалось, не удалось… - это всё-таки судить зрителю.

– Как бы вы оценили работу ваших партнёров?

– Тут есть ещё одно везение – партнёры. Я со многими из этих людей работал – и с Пороховщиковым работал в театре и в кино снимался, много работал с Володей Стекловым, очень с ним мы дружим – это мои непосредственные партнёры. С Вадимом Андреевым работал меньше, но мне с ним было легко сотрудничать. Кроме работы, достаточно сложной, это было ещё приятно. У меня был вообще сложный летний период – я снимался ещё в нескольких картинах, и мне приходилось мотаться в Брянск, в Москву, но «Кадетство» было моей основной работой. И ещё замечательно в этой работе то, что мы снимали в суворовском училище. Сама атмосфера этого училища, то, что вокруг ходят настоящие суворовцы, то, что мы ходим по настоящим коридорам, входим в настоящие классы, что мы ходим в настоящую столовую, в комнаты, где живут суворовцы – создаёт настоящую достоверность происходящего.

– Что бы отметили в суворовцах настоящих? Они же участвовали?

– Да, они участвовали. Но к великому сожалению, не могу сказать что-то определённое, потому что они участвовали мало – кто-то играл эпизоды, кто-то в массовке. Что в них привлекло? Я не могу сказать, что я вот так – раз! – и понял, какие у нас суворовцы, какие у нас будущие офицеры. Мне понравились старательность и трепетность в отношении к тому, что происходит. Вот они, на мой взгляд, достаточно в положительную сторону отличаются от наших молодых артистов, от мальчишек - тех, что немножко уже «звёзды», уже играют роли, хотя ребята очень талантливые – все, которые работали. Я просто не ожидал от них. Кроме свободы, которая вообще свойственна молодым людям, у них есть и момент профессионального навыка, они довольно быстро учились и хорошо работали.

Всё же суворовцы произвели на меня очень хорошее впечатление. Мне было странно - я же ходил в форме. И когда передо мной вытягиваются молодые люди и отдают честь – понимаю, что я же не полковник, но тоже отдавал честь, серьёзно играл в эту заданность, что я - полковник, заместитель училища по военной части, и что суворовцы мне отдают честь. Это был момент особого существования, особой атмосферы. Это было замечательно.

Меня познакомили с моим прототипом, человеком, которого играю. А когда ещё начинали сниматься в Москве, мы пробовали там костюмы, я сказал: «Знаете, у меня должны быть усы». - «Почему?» - «У него должны быть усы. С усами моё лицо будет мягче, а человек он непростой. Я не могу сказать - положительный он, отрицательный, но то, что он любит этих ребят, то, что он хочет, чтобы у них было замечательное будущее – в этом не сомневаюсь». В общем, попробовали усы, и режиссёр сказал: «Ну, хорошо. Да, действительно, вам усы идут. Будем с усами». Мы приезжаем в суворовское училище, знакомлюсь со своим персонажем – смотрю: у него усы. Как я угадал!

– В своём интервью вы сказали, что не верите в патриотизм. «Патриотизм – последнее убежище подлеца», - по словам Толстого.

– Я с ним согласен. Это как вера. Нельзя говорить о патриотизме. Человек, произнёсший: «Я – патриот», у меня вызывает недоверие. Человек, который говорит: «Я верю в Бога». В Бога надо верить, а говорить об этом не стоит. Патриотом надо быть, а не использовать это в своих политических, карьерных и каких угодно целей. В этом смысле абсолютно согласен с Львом Толстым. Когда человек кричит: «Мы за Родину! Мы – патриоты» - очень это рядом с подлым национализмом. Очень легко завести толпу, людей, представив, что существуют святые идеалы, ради которых надо пойти на одну жертву, вторую – это самый подлый шаг. Человек такой торгует Родиной – а этим торговать нельзя. То, что я или кто-то иной, человек, группа людей являются патриотами – об этом должны сказать другие. Это так же, как и хождение во власть – я лично допускал бы к власти тех, кто этого очень не хочет.

– Какие персонажи, сопровождающие вас при съёмках, вошли в вашу копилку образов?

– Я много об этом рассказывал, что у каждого актёра, во всяком случае, у меня, есть такой уголок, который я условно называю «театр», но это относится и к кино – накапливаются какие-то серьёзные эмоциональные ощущения, ощущения от встречи с разными людьми. Какие-то трагические, драматические, комические поступки, которые происходят со мной в жизни. Элементарные встречи на дороге, на рынке, где угодно. Это всё откладывается туда. А в этом прелесть моей профессии.

Я очень много сталкивался с военными. Во-первых, проработал почти 15 лет в Театре Армии, а это же военный театр, очень много ездил по группам войск, по частям, и командовали нами тоже военные. Так что жизнь с военными меня столкнула и сталкивает до сих пор. Я и сам служил в армии и служил серьёзно, не где-то там, в оркестре округа или команде театра российской армии, а в нормальных регулярных войсках. Побывал в Монголии, Яре и на западной границе – получил от армии полное удовлетворение. Я ушел в армию не то чтобы по доброй воле. Но я мог бы добиться какой-то отсрочки, но решил, что надо идти. Так сложились обстоятельства, что пошёл в военкомат и сказал: «Возьмите меня в армию».

Поэтому все мои встречи, которые происходили с военными, они, конечно, укладываются в копилку. Этот опыт мне очень пригодился в этой работе. Я играл много военных. Правда, в основном, генералов. Но вот такого военного не играл.

– Вы служили в Монголии, стране больших красивых пустынь, красочно описанных Иваном Ефремовым в книге «Дорога ветров». А какой она осталась в памяти, эта страна суровой красоты?

– Это достаточно сложные воспоминания. Я бы не хотел в них вдаваться, но то, что это страна красивая – это правда. Вы помните Рериха? До того, как побывать в Монголии, я смотрел на его картины и думал, что с красками тут что-то преувеличено, ярковато. Но это так! Бывает момент цветения, весна, пустыня Гоби. Это длится где-то день-два, потому что сгорает быстро – она вся розовая. Огромный розовый простор, на нём стоят скиньи, горы, сопки и голубое-голубое небо. Это удивительное сочетание. Причём эти краски контрастные, резкий переход, нет полутонов. Это очень красиво!

– Жива ли та ваша овчинная бекеша, которую вы привезли из Монголии?

– Нет, давно нет. Тогда это был писк моды, и на всех производило сильное впечатление.

– Валерий Александрович, лето – наиболее активный период в съёмках и перерыв в театральной деятельности? Какие проекты занимали лето-2006? Есть ли среди них полнометражные картины?

– Да, есть полнометражные. Я бы не сказал, что был перерыв в театральной деятельности. Был перерыв в репетициях. Но я много гастролировал, несмотря на мою фантастическую в этом году занятость в кино, с антрепризными спектаклями. Это особый род искусства. Это возможность работы с актёрами, с которыми, вероятно, никогда бы не встретился на одной площадке, если ты работаешь в одном театре. Тут у меня была возможность поработать и с Этушем, Купченко, Вележевой, Гуськовым, Шалевичем, Гузеевой - с рядом замечательных артистов. Это что касается антрепризы. Моя театральная деятельность не прекращалась.

Что касается кино, то затрудняюсь сказать, сколько было картин, но что-то порядка семи. Полнометражными были: картина, которую снимает Юрий Павлов «Платки» - это о павло-посадских платках, где я играю старого-старого художника. Никто не знает, сколько ему лет и в каком веке он жил. Это очень известный художник, которого знают даже в Америке. У меня был прототип. Мне так повезло в жизни: в восьмидесятых годах познакомился с совершенно фантастическим художником Степаном Веселовым, который расписывал хохлому. Ему тоже было за восемьдесят лет, у него были персональные выставки в Париже, а жил он в маленькой избёнке. Я с ним познакомился, когда снимался недалеко в картине «Вишнёвый омут», и ездили к нему покупать у него поставки или что-либо ещё. Но ему запрещалось что-либо продавать, он мог продавать только ложки, потому что всё, что он писал, становилось сразу национальным достоянием, реализовывалось государством.

Одна из главных моих картин - фильм с  рабочим названием «Подсматривающий». Как это будет – не знаю. Там я играл главную роль. Это случилось неожиданно для меня, так как не думал, что я буду играть там, сниматься в главной роли. Там так сложились обстоятельства, что мне пришлось в это влезть. Роль большая, сценарий очень интересный, а роль - из кадра в кадр. Мне приходилось мотаться в Брянск из Москвы, потому что прямой дороги нет, потом садился в машину сам за руль и ехал в Тверь. Там заканчивались съёмки, возвращался в Москву, садился на поезд и ехал в Брянск. Вот такая была дорога. А спал я только в поезде. Это достаточно сложно.

Недавно закончил картину «Папа Гамлета» - очень интересный пародийный сериал. Не знаю, что из этого выйдет. Сейчас заканчиваю картину «Бешеная». Это сериалы. И сейчас начал сниматься в картине «Очень русское кино» - полный метр, замечательная пародия на наши все блокбастеры. Мне любопытно, что из этого получится. Это пародия на наши дневные, ночные дозоры и все остальное.

– Вы упомянули о роли художника, который расписывает Павловские клетки. Пробовали вы рисовать когда-либо и почему многие люди вашей профессии в зрелом возрасте берутся за кисти?

– Не могу сказать, что умею рисовать, но иногда мне нравится что-то рисовать, расписывать дерево. Я очень долго увлекался резьбой по дереву. Сейчас, к сожалению, меньше. Во-первых, мало времени. А потом уже и глаз не тот. Эта работа требует усидчивости. Она, конечно, замечательна в том смысле, что ты успокаиваешься с деревом. Дерево тёплое. Раньше очень любил резать: делал разную посуду – моё хобби. У меня полно осталось инструментов. Иногда что-то возьму и что-нибудь вырезаю для души. Но на это очень мало времени. Фактически нет. У меня это лето было расписано не по дням, а по часам. У меня не было даже 2-3 дней отдыха. Очень хотел бы отдохнуть, но пока ничего не получается.

– Каждый день вы расчерчиваете на квадраты. Когда вы впервые применили подобный метод в вашей творческой жизни?

– Просто такая подсказка у меня через компьютер. Я не могу сказать, что я с ним на ты, скорее на вы. Но у меня есть маленький телефон, смартфон, там компьютер, там есть графики. Я стал раскрашивать в разные цвета задачи. Какая первостепенная… Но это уже мои заморочки. Я так же и текст учу. Беру текст и разные роли выделяю разным текст-маркером. Этот – жёлтый, этот – зелёный, этот – красный, этот – голубой. Например, полковник Ноздрёв у меня был оранжевый. Я брал оранжевый текст и сразу понимал, во что я должен погрузиться. Определённая реакция, почти как по Павлову. Как собака, рефлекс вырабатываю. Раз – оранжевый! Понятно… Хотя текст я в принципе не учу.

– Валерий Александрович, столярному искусству вас научил дед. Какие инструменты остались вам от деда? Где вы работаете?

– К сожалению, тех инструментов не осталось, но инструмент у меня хороший. Работаю в основном на даче, а так если режу - то на кухне или на балконе. У меня очень хороший, большой балкон, который огибает почти всю мою квартиру. Вот такая площадь на четвёртом этаже. Раньше мебель всегда делал сам, но сейчас осталась одна полка, которая вызывает изумление у тех людей, которые приходят. Но, к сожалению, вот сейчас смотрю на неё, потому что надвигается самое страшное, что может быть в жизни человека – ремонт, и думаю, что буду делать с этой полкой. Это не столько полка, сколько стенка с поворотом. Она стационарно закреплена, и не знаю, что будет в результате ремонта с моей квартирой и пригодится ли мне эта полка. Но расставаться мне с ней не хочется.

– Вы расстались с той оригинальной мебелью, которую сделали своими руками?

– Которую раньше сделал? Очень мало, что от неё осталось. Потому что я же менял квартиры. А то, что делал раньше – кресла, шкафы – всё это в разобранном виде лежит в одном из гаражей.

– Положительных героев у вас в творчестве немало, но они не так ярки, как отрицательные. Почему отрицательные роли многие актёры больше любят, чем положительные?

– Я так много сыграл отрицательных персонажей, что теперь, когда мне предлагают отрицательную роль, всегда говорю, что за отрицательную всегда беру дороже. А что касается вопроса, почему все актёры предпочитают играть отрицательные роли – я и сам думал над этим. Почему они ярче выписаны? Все дело в том, как в жизни. Хорошему, положительному человеку много запрещено. Человек должен жить, соизмеряясь с законами общества, в котором он живёт. А любая дисциплина – это сдерживание страстей и эмоций. Вообще я не верю в положительных и отрицательных людей. В обстоятельствах один делает так, другой - так. Человек, совершивший подвиг, при каких-либо иных обстоятельствах способен если не на предательство, то на подлость. Но это в жизни. А в искусстве должно быть несколько по-другому.

Есть момент выхода накопившихся страстей и эмоций. И то, что в жизни я не убил никого и даже не покалечил, то на сцене, в театре, кино столько поубивал, повзрывал массу народа. А этот выход, не говорю, что сидит в каждом из нас, но сидит куча страстей, которые мы не имеем права выпускать на свободу, волю. Это принесёт массу несчастий для людей. На сцене я могу себе это позволить. В кино могу себе позволить избавить себя, очистить от этого. Я это делаю ярко и с удовольствием. Это моё видение, рассуждение, теория.

– Валерий Александрович, вы известны способностью быстрого запоминания больших объёмов текста. Как вы развили свою память? Какими руководствами пользовались в прошлом?

– Нет, тут момент психологический. Это как человек, изучающий язык. Вот он долго учит, учит, но никак не может заговорить. Он должен поверить в то, что ты уже знаешь язык и можешь заговорить.

Так и тут. Я прочёл, понял про что это, как бы услышал это как музыку. Если это автор хороший, замечательный, то всё вообще легко. У каждого хорошего автора есть как бы своя индивидуальная текстовая музыка. Я с удовольствием учу Толстого, Достоевского – он вообще легко учится. Островский учится сложно, так как у него масса нюансов, характерных особому устройству общества: купцам – дык, надысь, вот-к, это-к – это выучить достаточно трудно. Поэтому как только я понял, про что говорю, говорю себе: «Я знаю текст». Это внутренний приказ. А ещё такая реакция на такое, что я сказал – текст-маркер, оранжевое – это всё моё.

Я принадлежу к категории тех артистов, про которых в шутку говорят: «Они учат текст после команды «Мотор!». Вот когда говорят: «Камера, начали!» до того, как сказали «Мотор!» я успеваю выучить текст. Это шутка. Но в принципе, да, учу текст перед съёмкой. Накануне разбираю его и даже не заучиваю. Поэтому он органичный и незаболтанный. Я его спокойно произношу. Для меня нет такого понятия: «Давайте сядем, покидаем текст».

– Ваши пожелания всем любителям вашего творчества в городе Бийске Алтайского края?

– Есть пожелание не к жителям, а к самому себе. Очень хотел бы попасть в этот город. Никогда в нём не был. Вообще никогда не был на Алтае. Это моя мечта – попасть на Алтай и встретиться с этими замечательными людьми. Потому что у меня очень много знакомых было с Алтая. Я очень дружил с Мишей Евдокимовым и вообще к сибирякам хорошо всегда относился. А Алтай – это особый край. Загадочно звучит его название, красиво. Ал-тай. Я очень верю в сочетание звуков. Оно как-то очень заманчиво. Сильно хотел бы побывать на Алтае.

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru