Туризм / Алтай / РИФформа / Музыканты

ЕВГЕНИЙ РОДЫГИН:

«Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ НУЖНЫМ»...

Евгений Гаврилов: – Евгений Павлович, расскажите о памятнике «Уральской рябинушке», который хотели установить на Урале.

Евгений Родыгин: – Затея эта была бракованная сама по себе. Изобразить дерево, его форму с помощью средств архитектуры невозможно. Зрительно она производит отталкивающее впечатление. Наименование чего-то в честь чего-то давно существует, и идея создания аллеи могла быть, но об этом я ничего не знаю.

– Самое памятное для вас исполнение «Уральской рябинушки»?

– Это исполнение уральским хором под моим руководством. Я её разучивал и поставил сам. Она зазвучала как эталон в начале 1954 года. И ещё был один куплет исполнения «Уральской рябинушки» японской профессиональной певицей под симфонический оркестр. Это было как большая конфетка большого искусства. Она представила эту песню в новой форме.

– Песня была посвящена строителям Волго-Донского канала?

– Нет, у «Уральской рябинушки» была готовая музыка, и надо было сочинить стихи о чём-то. И тогда одна поэтесса принесла первый вариант, он как раз был посвящён строителям. Но он мне не пригодился. А появился второй, известный всем вариант Михаила Пилипенко.

– Как была написана «Песня о Свердловске»?

– «Песню о Свердловске» написал в 1962 году, представив её в конкурсе на лучшую песню о городе, который был объявлен свердловским телевидением. Я туда пригласил уральский хор, отрепетировал её, разучил по партиям, сам пел и запевал с солисткой уральского хора Анной Петровой.

Тогда я пригласил уральский хор на ночь, 10 июля 1962 года, в телестудию, и с 8 часов вечера мы разучивали эту песню по партиям, сводили с оркестром. Утром песня была готова. В таком виде она существовала как эталон все эти годы.

– Но теперь Свердловск переименован в Екатеринбург.

– Я недавно выступил в областной газете и сказал, что как бы то ни было песня должна жить. Её уже перевели на различные иностранные языки, в разных странах. Я её даже слышал в подземном переходе в свердловском метро, где её исполняли под гитару. Свердловск был, а тех, кто не бывал в Свердловске, миллионы, а песня так и начинается: «Если вы не бывали в Свердловске…» Значит, песня должна существовать самостоятельно.

– «Едут новосёлы» – песня-эпоха. Есть ли история этой песни?

– Она родилась в 1954 году. Я её самостоятельно разучил с мужской группой уральского хора. Я их вместе собрал, разучил, сделал партию баянов. Вся моя работа была без всяких худруков, хормейстеров. Мы её выучили, записали.

Первое её исполнение было в 1954 году в городе Баку, где она была включена в концерт. Она была с большим успехом встречена азербайджанцами, и только потом Госрадио взяло её в свою фонотеку и начало транслировать часто. И она стала как народная песня. Её узнавали, заказывали, пели на концертах вместе со мной.

Я часто хожу на творческие встречи, где исполняю песни сам, под собственные фонограммы, которые у меня сделаны. Есть у меня и компакт-диски, издал 42 песни на каждом сборнике. В таком виде моё творчество живёт.

– Как вы подбирали тексты? Что главное в песне?

– Я их подбираю так. Если первая строчка или первая строфа музыки меня берёт за душу, само начало, значит, сразу рождается музыка. И дальнейшее развитие: прослеживаю и вижу, что это стихотворение под музыку годится.

А есть стихи о событиях, о каких-то философских размышлениях, критические или познавательные стихи – такие стихи живут сами по себе и для музыки не годятся. В песне обязательно должно присутствовать лирическое начало, берущее за душу. Когда она на протяжении трёх минут, не более, компактна, куплеты один за другим идут и припев бывает, это называется контрасты, и всё ложится на музыку благодаря настрою – песня удалась.

В песне должны быть контрасты. В мелодии должны быть вопросы и ответы, причины и следствия. И цикличность. Мне кажется, этого достаточно.

– Евгений Павлович, когда вы написали первую песню?

– Первую песню написал на фронте на лирические стихи. Написал её очень своеобразно и исполнял на фронте. Первый куплет начинался так: «Кругом весна, цветут цветочики…» А как дальше – забыл.

Потом уже, когда песня была мной забыта - тема была примитивной в тех стихах, я заказал на эту мелодию песню на стихи Михаила Пилипенко для фильма «Во власти золота», снятого Свердловской киностудией. Она уже прозвучала с новыми стихами и стала популярна.

– Когда вы попали на фронт?

– Я ушёл на фронт 31 декабря 1942 года. Меня захватил из Москвы командировочный генерал-майор из 158 московской дивизии. Он меня увидел на концерте в Колонном зале Дома Союзов и сразу же мобилизовал на фронт с моего согласия. Сели в поезд и поехали на Калининский фронт. Мной пройден путь от рядового до старшего сержанта. Это была концертная бригада – официальная служба в комендантском взводе или роте.

Каждый день мы куда-то ездили. Когда требовала ситуация. А их было миллион. Бывало, что большие переходы, солдаты на привале, в землянках. Замполит-комиссар это всё дирижирует, а ты каждый день то туда, то сюда. Всё было на этом построено. И поёшь и разговариваешь. Играешь на баяне. А где надо – и ты будь готов встать в строй!

Медаль «За отвагу» мне дали в апреле 1945, а потом был контужен 23 апреля на реке Одер. Началась бомбардировка, был за рулём и попал в обстрел, произошёл взрыв, и я потерял сознание.

– Когда вы решили связать свою жизнь с музыкой?

– Я просто любил музыку. С 8 или с 10 лет. Никогда об этом не думал. Всё шло само по себе. Играл на балалайке, мандолине, гармошке, потом мне отец баян купил – по восходящей. На свадьбах, на пирах я играл запросто. Без меня не обходилось – только успевай. И танцы… Раньше же танцы были. Играл на баяне, на аккордеоне в клубе на вечерах танца.

Выходил, садился на сцену. Играл фокстроты, вальсы и прочее. Раньше такие танго были! Так и играл. Делал паузу. Потом вальс начинал. На этой музыке формировалась тогда молодёжь. Не то, что сейчас хотят: тыр-мыр. Девицы и парни знакомились благодаря танцам. Танцы были для них событием.

Одно за другим идёт – не оторвёшь. И петь стал. У меня голос в молодости был очень звонкий и чистый. А потом произошла ломка голоса, и я стал петь как сейчас певцы, но с душой.

– Вы попали в кружок к Староорлецкому…

– Это когда уже началась война, в 1942 году. В этом кружке я был главным баянистом. Мне было 17 лет. Я и пел и расписывал ноты для домбр и балалаек. Это всё было стихийно. Староорлецкий был мобилизован, а потом приехал в нашу Нижнюю Салду ансамбль Анатолия Григорьевича Новикова. Он как меня увидел, сразу сказал: «Я тебя беру в ансамбль». Посадил меня в вагон и увёз в Москву.

– Какая музыка тогда вам нравилась? Кем были ваши условные наставники?

– Надо было подражать Утёсову, Дунаевскому, Клавдии Шульженко и всем нашим тогдашним звёздам – на этом искусстве и вырастали. Я просто не мог не подражать им. А «Марш весёлых ребят»? Это целая эпопея в моей молодости! Это был 1934 год. Вышел фильм «Весёлые ребята». Меня так ошарашило, что я не мог оторваться от этого.

– Как складывалась ваша жизнь после войны? Как вы решились поступать в консерваторию?

– Я боялся. Это был 1945 год. Сразу пришёл в консерваторскую библиотеку и попросил книгу по гармонии. И месяца полтора или два штудировал эту книгу. Я на пианино играл только более-менее после двух лет музыкальной школы и хорошо играл на баяне. Больше других способностей у меня не было проявлено на тот момент, и я рисковал: примут – не примут. Среднего музыкального образования у меня не было.

А меня взяли. Как фронтовика, пришедшего в гимнастёрке. Консерватория тогда нуждалась в учениках на композиторское отделение. Такие, как я – это было то, что надо. Через пять лет, в 1950 году, я получил диплом.

Я играл на фортепиано с утра до вечера, изучал литературу, выполнял задания по гармонии. Изучал историю музыки, немецкий язык. Мне удавалось успевать во всём. А сочинял я – как бог на душу положит. До этого я сочинял что-то на баяне. Пригодилось всё.

Меня затащили в уральский хор уже на третьем курсе, в 1948 году, заведующим музыкальной частью, когда я ещё учился. У меня было 2-3 баяниста, и я ими руководил. Писал аккомпанементы к песням, оркестровал и разучивал для плясок. И когда получил диплом, работал там.

В 1956 году ушёл из уральского хора, потому что мне сказали, что я - эстрадник, а они - народники. Я их послал к чёрту. И уже потом приглашал уральский хор с новыми песнями на телевидение, где я работал. Приглашал их, разучивали, переписывали это на запись, и песня шла. «Белым снегом», «Лён, мой лён», «Песня о Свердловске»… Всё записывалось именно так.

Так, например, в 1956 году Варшавский написал стихи «Белым снегом». И я эти стихи без мук как-то переложил на музыку. Получилось то, что надо.

Или песня «Лён, мой лён». Первый вариант песни написал Кутузов на стихи Бокова. А я услышал эту песню и решил написать свой вариант. И я её тоже прокрутил на телевидении. Просто договорился, чтобы поставили её.

У меня с телевидением были взаимные симпатии. Выпустили даже 40-минутный фильм про меня, куда все эти песни были смонтированы.

– В вашем творчестве были ещё и оперетты.

– Нет, это была одна оперетта - «Рассвет над Иртышом» для Омского театра музыкальной комедии. Просто на одну и ту же работу было два разных названия. «Простор широкий, счастье трудных дорог» - условное, рабочее. Шли по большому счёту требования. То, другое, пятое. Здесь должна быть песенка, здесь – танец, здесь – драматическая сцена. Трубы, скрипки и прочее. С этим справлялся по заказу от режиссёра. Всё выходило.

И один раз я таким же путём писал музыку к фильму «Во власти золота», режиссёра Фролова. Там и симфоническая музыка и тромбоны, трубы – всё приходилось делать. И получалось. Это был 1953 год.

– Много времени вы сегодня посвящаете музыке?

– Всё меньше и меньше. Если мне что-то попадёт – сделаю. А нет – я успокоился. У меня просто другие интересы сейчас. Стараюсь философские работы осваивать для себя. Решаю вопросы жизни и власти. Что такое народ? Что такое власть? Для себя пишу, чтобы знать и не терзаться, что я в жизни что-то не понимаю. Мне очень хочется понять, что сейчас происходит.

Я ошибался раньше, хотел написать так, чтобы меня напечатали. Это неверная позиция. Нужно написать так, чтобы успокоить свою душу. Не стесняясь ничего. А посмотрит кто-то или нет – второе дело.

– 60 лет у вас пианино «Музтрест». Не было мысли его поменять?

– Когда пришёл с фронта, а это было в 1945 году, купил его. Рояль – сказочки. Никакой роли он не играет. Надо чтобы инструмент был под рукой, чтобы настрой был чистый. У меня пианино настроено чисто, потому что я между молоточками и струнами резиновую ленту протянул. Оно у меня тихонечко работает, и мне этого достаточно, чтобы настрой был десятками лет по-настоящему. Чтобы не перестраивать.

Это моё «изобретение». Молоточки через резиновую ленту. Другие инструменты гремят. Это надо для сцены, для аккомпанемента. А мне-то не для сцены, для своего уха.

– Но зачем вам необходим синтезатор?

– Я сейчас работаю на синтезаторе как оркестровщик. Изображаю инструменты в оркестре. И трубы, и скрипки – всё, что угодно. Я это дело освоил. Он тоже стоит под рукой. А потом то, что я сочиняю, ложится в электропамять.

– Занимаются ли музыкой ваши дети?

– Никаким образом. Я пытался. Но занимать музыкой в детстве пацанов – палка о двух концах. Я попробовал, испугался и сказал, что учитесь тому, чему хотите, как хотите, но только учитесь.

– Какой инструмент вы отнесли бы к любимым?

– Такого нет. На каком заиграешь, на том и душа отдыхает. Не придаю этому никакого значения. Музыка у меня звучит в голове, в памяти. А как её воспроизводить – дело второе. На пианино оптимальные для меня возможности в отличие от других. Выше этого не прыгнешь. Совершенство стопроцентное.

Талантливо исполнить мелодию можно на любом инструменте. Можно унизить или возвысить. Это детали. На мандолине я хотел, чтобы всё было хорошо и красиво, на балалайке… Так оно и идёт. А баян для концертов. Просят: дайте баян. Пожалуйста! А в иное время никогда его в руки не беру.

– Ежедневно вы совершаете прогулки…

– Да, четыре с половиной километра каждый день.

– Моржуете до сих пор?

– Бросил. Потому что оно сработало в течение трёх лет – и ладно. Всё у меня в ажуре. И давление и настроение. Это было просто любопытство. Раз люди ныряют в прорубь, я тоже попробую. А потом продолжал регулярно. Но после сказал: если есть дома контрастный холодный и горячий душ, то это дома, под рукой. Это продолжение, которое и по сей день. Каждое утро.

– В своё время вы много гастролировали. Что запомнилось из тех поездок по СССР?

– Самое большое впечатление от моей полезности – Тюменская область, когда там только осваивали газ и нефть. Я там просто безвылазно находился. Все сёла объездил. Самолёты, вертолёты, поезд, машины. Меня по тундре снежной везли сотни километров. Это всё осталось в памяти. Я чувствовал себя нужным. Когда идёшь на буровую за 50 километров по тундре, а там всего пять человек в землянке. А я им даю концерты. Это запомнилось. Надо? Надо! И так всю жизнь. И сейчас заказывают – я еду. В Чебоксарах недавно 10 дней работал.

– Ваши пожелания всем любителям ваших песен и вообще хорошей русской песни?

– Образно я мыслить по-разному могу, а обязанность моя – труд. Хотелось бы, чтобы мои песни не забывали, их распространяли. У меня других целей нет. Хотелось, чтобы мой образ жизни был повторён и моими детьми и многими другими людьми. Я считаю, что смысл жизни – в каждый момент нужно заняться самым главным делом. Выбрать его с утра.

В нужный момент заняться самым нужным делом. Оно найдётся у каждого. Сейчас ты должен сделать это. И хорошо, не торопясь и т.д. А потом – вот это. Так оно и идёт. В этом практический смысл жизни. У меня была раньше привычка: кусочек бумаги и на нём писал 1, 2, 3, 4, 5… Это так было...

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru