Туризм / Алтай / РИФформа / Музыканты

ВИТАЛИЙ ДУБИНИН:

«ВЗАИМОПОНИМАНИЕ НИКТО НЕ ОТМЕНЯЛ»...

Евгений Гаврилов: – Виталий, чем вам запомнились гастроли по Украине? Что сегодня значат для вас гастроли?

Виталий Дубинин: – Во-первых, гастроли запомнились радушным приёмом. Мне кажется, тур по Украине показал, что украинская публика нас любит не меньше, чем российская. А что для меня гастроли? Это стало частью нашей жизни. Вот мы сейчас едем в автобусе, не сидим, я бы сказал, а лежим и смотрим «Кавказскую пленницу». Это образ жизни.

– Ваш тур посвящён «Герою асфальта». Чем для вас была работа по адаптации такого далёкого творчества к сегодняшнему дню?

– Мы не осознаём, что это было создано давно – 20 лет назад. По крайней мере, я. Это было гораздо ближе. Может быть, из-за того, что часть песен мы играли. На самом деле, всё это актуально на сегодняшний день. Никаких проблем не было. Я вот не играл «Мёртвую зону» 20 лет и даже специально её не слушал, но взял бас-гитару и сыграл.  Вероятно, потому что всё очень просто?

Работая над старым материалом, удивляемся, смеёмся хорошему. Конечно, это отдушина. Мы вспоминаем, как это было. Это здорово, и не чувствуется, что это было так давно, два десятилетия назад.

– Что для вас как музыканта означает работа на живой публике с живым звуком?

– Это просто наша обычная работа. Мы другой не знаем. Если у «Арии» за 20 лет и была пара-тройка выступлений под фонограмму лишь по необходимости – одна-две песни на каких-то съёмках, то мы всегда играем «живьём», для нас это абсолютно обычно и нормально. Мы не знаем, как по-другому. По-моему, это единственная форма для музыканта вообще, которая может быть.

Иногда спрашивают: «Вам не надоело играть одни и те же песни 20 лет?» Если бы мы играли под фонограмму, то этого точно бы не произошло. Мы не смогли бы два десятка лет делать вид, что мы играем. Потому что невозможно в точности живьём повторить созданное. Это постоянно изменяющийся процесс.

– Какая публика для вас своя, а какая трудна в контакте?

– Такой нет вообще. На Украине у нас были Дворцы спорта, большие залы, ДК на 1000 мест – и вдруг к нам в середине тура просто приехали люди и пригласили в Херсон! Они просили прощение, что у них нет залов, и просили сыграть в клубе. Там был клуб на 100 человек, и публика, как нам показалось вначале, была не наша. Обычно первые десять рядов, которые мы видим,– это очень молодые люди. А там были люди от 30 и выше. Но круче контакта с публикой, как в этом зале, я не встречал. Поэтому нам теперь ничего не страшно.

– С какого момента, вы считаете, контакт с залом налаживается?

– Все происходит по-разному. Бывает, выходишь и видишь перед собой восторженный зал, а потом он как-то проседает. Или, наоборот, они вначале очень долго не раскачиваются. Главное – результат, чтобы было на «бис».

– Как человеку, пишущему музыкальное оформление, когда вам лучше всего работается: со словами или без слов?

– Я считаю, кстати, большим минусом, что у нас никто не пишет слова. Мне проще, когда у меня в голове крутятся какие-то мелодии. И, слава богу, что есть такие люди, которые для этих мелодий находят слова.

Но настоящий рок-композитор должен одновременно писать и музыку и слова. На мой взгляд.

– Что вы используете в качестве подсобного музыкального инструмента?

– Можно просто стоять, прислонившись к косяку двери, и напевать себе что угодно. Можно песню сочинить совершенно без музыкального инструмента. «Кровь за кровь», помню, сочинил, когда ехал в автобусе и напевал «Там-да-ра-там-та-ра-там…». Так она и родилась. Уже потом пришёл домой, взял гитару и удостоверился, что это так и есть на самом деле, как я думал.

Помощником может быть гитара, бас-гитара, фортепиано… Конечно, не баян.

– А что, баян был в вашей жизни?

– Да, я учился четыре года играть на баяне. Могу и на гармошке отжечь, и вообще. Я могу достать баян, что-то вспомнить и сыграть. По крайней мере, музыкальная теория, то, что баян - хроматический инструмент, всё, что я тогда получил в музыкальной школе, очень хорошо помогло мне в дальнейшем. И помогает сейчас.

– Когда вы достаёте баян после перерыва, что вы играете, какое произведение?

– Чтобы вспомнить баян, играю «Вдоль да по речке», а потом уже начинаю импровизировать.

– Ваше предпочтение – бас Fender. Почему именно Fender?

– Во-первых, я увидел его в первый раз где-то в 1972 году, эту бас–гитару. Тогда сразу понял, что это тот инструмент, на котором я хочу играть. Кроме того, все крутые группы используют именно этот инструмент, наряду с Rikenbaker. Когда я достиг определённого уровня или возраста, то попробовал и Rikenbaker, поскольку он престижен.

Но выбрал Fender, потому что он мне более удобен для игры. В Rikenbaker меньше мензура, тоньше гриф, и это мне не очень удобно. Это как примеряешь пиджак и ощущаешь: моё или не моё. Так и с Fender. Я играл на многих инструментах, включая Yamaha, пробовал. И в каждом инструменте меня что-то не устраивало. Методом исключения нашёл свой инструмент. Fender по мне скроен.

– Каких качеств не хватает на отечественном поле у специалистов, чтобы встать на уровень западных мастеров?

– Много что не хватает. Прежде всего, самих специалистов. Тех, которые помогли бы, чтобы музыканты зазвучали. Все группы, которые как-то известны у нас, тяжелые, сами доводят свой продукт, я имею в виду в студии. С помощью самих себя, как они это сами видят. А знаний у нас не очень много. Быть может, мы вообще развивались по неправильному пути.

На Западе, когда это всё начиналось, времена «Битлз», вместо того, чтобы это гнобить, приглашали в лучшие студии. Попадёт продюсер или не попадёт, но вот вам оборудование! Мы же увидели впервые нормальное оборудование тогда, когда СССР стали разрушать. А это как минимум на 30 лет позже, чем они. Отсюда, думаю, и проблемы.

То же в Финляндии. Что, казалось бы? Такая маленькая страна, а столько много групп! Потому что западное там никогда не подавлялось. И студии могли позаимствовать западный опыт. А у нас группы только в XXI веке впервые едут сводить альбом на Запад. Это грустно или смешно – не знаю.

Таланты в России не перевелись. Но всё должно развиваться в комплексе. Я впервые увидел, как профессионально играют на бас-гитаре, когда мне было лет 25. У нас не было никаких видеошкол, ничего.

А в 90-х людям вообще было не до музыки. Главное, надо было найти что поесть. Поэтому нас постоянно отталкивают назад. У нас есть таланты, алмазы. Но чтобы превратить их в бриллианты, нужны совсем другие инструменты, другие люди. А таких вокруг себя не вижу.

Опыт на Западе не возьмёшь просто так. Кто ты такой? Тебя туда привезли. Ты не можешь сказать: «Я такой-то и такой-то, научите меня». Ведь «Beatles» не сами пришли, их привёл туда некий продюсер. А кто нас возьмёт, таких неизвестных, да из России? А если ты сам пойдёшь и заявишь о себе: «Здрасте! Я играю на гитаре…» – «Ну и играй дальше».

– Почему и сегодняшний состав, и экс-«арийцы» притянуты к текстам Маргариты Пушкиной? С чем это связано?

– Связано в первую очередь с тем, что когда я пришел в «Арию», то была сразу взята очень высокая текстовая планка. Если музыка создавалась за 2-3 дня, то текстам уделялось внимание не меньше месяца. Мы даже не в лучшее время работали очень долго над одним текстом.

А поскольку планка была взята, то начать вдруг самим писать, не с руки. Мы понимаем, что лучше мы не напишем. Однозначно.

Мы всё время находимся в поисках таких людей, которые помогали бы нам эту планку держать.

Мне кажется, что мы говорим с Пушкиной на одном языке, она просто помогает раскрыться моей музыке.

– Несмотря на обучение в Гнесинке вокалу, вы предпочитаете оставаться в плане вокала на вторых ролях. Чем это вызвано?

– Я поступил в Гнесинское училище по классу вокала потому, что по классу гитары было поступить гораздо сложнее: надо было выучить очень большую программу. А по вокалу надо было просто прийти и спеть несколько песен, что для меня было достаточно просто.

А если серьёзно, то считаю, что мой голос непригоден для группы «Ария», и реализоваться тут, даже если бы попытался, было бы смешно.

– Когда вам наиболее удалось реализоваться как вокалисту? Может, это был проект «АвАрия» с Холстининым?

– Да, я использовал там свой вокал. Но спустя годы, просматривая сделанное, мне не то чтобы стыдно, но я сделал бы всё по-другому.

– В 1990 году вы с Сергеем Мавриным покидали СССР, но потом вернулись. Что это была за поездка?

– Да, был такой у нас период. Наверное, нас подвигло упадническое настроение, которое у нас тогда было. Не знаю почему, но мы с Серёжей решили, что у нас немного перспектив. Это было ошибочно, но, тем не менее, что было, то было - мы поехали в Германию.

Что мы оттуда почерпнули? Я увидел, как люди в деревенской студии делают продукт такой, какой у нас тогда даже на «Мелодии» не делали. Увидел, что музыкальная рок-культура, сопровождающая исполнителей: продюсеры, звукоинженеры – гораздо выше, чем у нас.

А главное там, в Германии, понял, что без «Арии» я ничто.

– Вы сказали, что не поклонник собственного стиля. Какие вы видите в данной позиции преимущества?

– Я так сказал в шутку, как бы подчеркнуть, что какой я крутой художник! На самом деле любой человек, если он не гениальный, всё равно зажат в определённые рамки своего даже не мировоззрения, а просто того, что он может делать.

Условно говоря, если тульского рабочего, всю жизнь собирающего автомат, заставить собирать велосипед, то всё равно он будет использовать при сборке навыки прошлого, те, которые приобретены им на другом производстве.

Что бы мы не играли, в итоге получится то, как я чувствую музыку. Но специально себя ограничивать в каких-то рамках никогда не буду – мне абсолютно всё равно. Знаю, что получится одинаково.

– На каком этапе «Ария» отказалась от репетиций? И что такое репетиции в жизни группы?

– Вот сейчас у нас будет новогодний концерт – 23 декабря, мы собрались прорепетировать, сделать не то чтобы кавер-версии, а переработки собственных песен с вкраплением какого-то музыкального материала из старых кинофильмов, которые нам нравятся. Для этого мы собрались репетировать.

А так, чтобы просто репетировать – не понимаю. У нас по 10-15 концертов в месяц: зачем нам репетировать? Конечно, когда летом у нас бывает перерыв – месяц, но это бывает крайне редко, мы даже не то чтобы репетируем, а просто идём в студию и играем то, что нам нравится. Потом что-то остаётся и становится частью нашей музыки. У кого нет таких темпов, репетиции – то, без чего нельзя жить.

Мы все начинали так: и в школе, и в институте. Репетировали когда угодно – всегда это было. Но когда ты работаешь профессионально, слово «репетиции» немножко меняет свой смысл. Всё давно отрепетировано. Если мы что-то и пытаемся вспомнить, то можно вспомнить и самостоятельно.

Если мы не играем какие-то песни год-два, то потом просто говорим: давай попробуем. Пошёл и дома вспомнил. И потом нет никаких проблем.

– Как вы считаете, кем придуман формат и неформат? Какое предубеждение действует против вас в Москве?

– Москва более продвинутый город. Она всегда открещивалась от такой музыки, как хэви-металл. Для меня понятие неформат – то, что не хотят слушать владельцы радиостанций.

Они считают себя интеллектуалами. Если ты программный директор и говоришь, что ты хэви-металлист – это очень смешно. Такие люди, во-первых, не пойдут туда работать, по крайне мере, в Москве, а во-вторых, они должны говорить, что слушают Стинга, ещё нечто подобное и вообще они – продвинутые люди. А тут какая-то «Ария»…

Если уж совсем достанут, то они могут поставить типа «Беспечного ангела» или «Я свободен» Кипелова. Это осознанная необходимость.

Вы думаете, они опираются на какие-то социологические опросы? Нет. Им наплевать. И вообще они относятся к этому проще. То, что мне нравится – ставьте. Хотят «Арию»? Наплевать! Ставь вот это.

Это так же, как и с выборами, кстати. Победила одна партия. Ты что-то хочешь другое? А тебе говорят: «Да брось ты! Всё будет вот так!»

– Есть в рок-музыке такое, что не даёт ей уйти в сторону так много лет?

– Рок ещё очень молод. Может быть, он сам и умрёт когда-нибудь. Это молодая музыка. Чтобы это заглохло – не может быть. Люди, которые его играют, не дадут этому произойти. Всем нравится – музыка молодых. Это 1950-е годы. Это такое же ноу-хау, как лампочка. Люди при свечках жили, а сейчас есть и Интернет и прочее.

Рок-музыка – некий атрибут. Может, через 100 лет скажут, что это классика, а сейчас – другая музыка. Негры будут играть на ложках, и все будут говорить, что это – самая крутая композиция, которую когда-либо слышали.

– Как вы попали в технический институт?

– В то время, когда мы были молодыми, не скажу, что не мыслил себя без музыки, но в армию идти не хотелось. Единственной возможностью не пойти в армию, если ты не хотел становиться на некоторое время жителем строя, то надо было поступить в институт. Так мы и поступали.

А как я выбрал его? Мне мой друг из класса говорит: «У меня бабушка живёт рядом с МЭИ, там столько групп играет: «Машина времени», «Аракс» и др.». Мы приезжали туда на все эти выступления, и я подумал: в таком институте хочу учиться!

– Вы пришли в третий состав «Арии». Что вам было труднее всего на первых порах?

– Я понял, что «Ария» – моё. Может, много на себя беру, но когда услышал первый альбом «Арии», понял, что какой я дурак, что не с Холстининым! Мне сразу показалось, что просто необходимо там быть.

А трудностей не было. Наоборот, у меня до этого был период творческого голодания, и когда мы начали репетировать, то через месяц я почувствовал, что как будто там давным-давно, старожил.

– Как происходил процесс вливания ваших песен в репертуар «Арии»?

– Когда мы начали играть, то песен не было. И Володя Холстинин спросил: «Есть песни?» – «Есть такая песня». Потом была песня у Сергея Маврина, а я предложил другую мелодию. А по-настоящему развернулся, почувствовал свободу, на альбоме «Игра с огнём».

– О творческом разногласии и амбициях. Когда одно мешает другому?

– Правильно надо, чтобы разногласия и амбиции не перерастали в конфронтацию. Разногласия есть всегда. Но при этом если ты находишься в настоящей группе, если твой оппонент не согласен с тобой или тебя убеждают, что тебе нужно так сделать, а это, наоборот, через некоторое время всё становится на свои места, к тебе приходят и говорят, что ты был прав. Или это делаешь ты. Вот это самое главное! Взаимопонимание никто не отменял.

– Ваши пожелания всем любителям «Арии»? Какими бы вы хотели видеть вашего поклонника?

– Хочу пожелать слушать хорошую музыку, разную, не зацикливаться на чём-то одном: «Я вот «ариец» и больше ничего слушать не могу!». Вот этого не хотелось бы. Должны быть нормальные, соответствующие ребята. Не считайте себя избранными, а, наоборот, будьте простыми и хорошими!

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru