Туризм / Алтай / РИФформа / Музыканты

АЛЕКСЕЙ БЕЛОВ:

«МУЗЫКА ВНОСИТ ГАРМОНИЮ В ДУШУ»...

Специальное интервью для Алтайского края [7 июня 2007 г.]

Евгений Гаврилов: – Что смогут услышать на Алтае ваши поклонники на байк-шоу этим летом? В каком составе приедет нынешний «Парк Горького» на Алтай?

Алексей Белов: – Последние года два, когда выступаем, то представляемся как музыканты группы «Парк Горького». У нас давно шли разговоры об объединении группы. Это нелёгкая задача, над которой сейчас и работаем, но такую объединённую группу трудно будет куда-либо вытащить. Это, скорее всего, будет сделано для глобальных международных фестивалей. Поэтому если мы и сможем приехать на Алтай, то приедем в том же составе, которым последнее время выступали. Это я, Ян Яненков, сессионный барабанщик Виктор Коньков. Трио, которым мы работали по всей стране. Здесь нет никакой халтуры, и все, кто был на наших концертах, знают, как группа звучит.

Что же касается большого «Парка Горького», то это будет не тихое объединение – точно. Это будет известная акция, во весь голос. Надеюсь на это. И какой там окончательный состав сформируется – тоже не могу сказать. Знаю, что сейчас Александр Львов находится в Москве. А группа началась с меня и него. Третьим человеком был Николай Носков. Потом уже был Александр Маршал и последний – Ян Яненков. Сейчас мы с Сашей встречаемся и обсуждаем, как это может произойти.

– У вас была как бы уже генеральная репетиция…

– Да, мы как бы договорились с Колей, что вроде группа будет объединяться. Но после того, как концерты окончились в Питере и Москве, то у Коли были сложности с монтажом концерта, это настолько долго затянулось, что он сам был не в состоянии расслабиться. И тогда ничего не получилось с большим объединением. Только временно. Посмотрим, что будет дальше.

– Вы имеете в виду монтаж концерта на DVD?

– Он уже его смонтировал, но я не знаю – войдут ли туда парковские номера. Это мне неизвестно.

– Музыканты группы «Парк Горького» объявляют о прослушивании вокалистов и бас-гитаристов – вокалистов. Что это означает? Идёт набор нового состава?

– Мы не исключаем эту возможность. Здесь всё будет зависеть от воли Божьей. Появится ли такой вокалист, который мог бы влиться в группу? Нам бы очень было интересно открыть именно высочайшего класса, а я уверен, что они есть в стране, просто, к сожалению, их никто не слышит, а сами они никуда не дёргаются. Не всегда у творческого человека бывает потенциал администратора. Поэтому на поверхность, как правило, всплывает с лёгкостью всякая посредственность. Что по воде плавает. А золото, как правило, тонет.

И у нас идея открыть, может, даже не одного, а целую когорту таких настоящих вокалистов и как-то помочь им, дать жизнь. Это будет, наверное, отдельный проект. Он тоже будет связан с «Парком Горького». Это уж как получится – зависит от тех людей, которые где-то там прячутся. Я просто уверен, что они есть.

Мы уже выделили из полученного нами одну запись, в которой открылся вокалист высокого класса. Надеюсь, пройдёт время и их будет больше, и тогда нам удастся. Хотелось бы, чтобы это был национальный проект, связанный с ТВ, чтобы показать этих людей. У нас идёт абсолютная девальвация сцены, того, что когда-то называли эстрадой, не говорю уж о рок-музыке, где ситуация совсем плохая.

– Но кто даст дорогу на ТВ молодым, если, как вы говорите, концерты расписаны по одним и тем же людям?

– Это возможно сделать, но нужна серьёзная поддержка. И, я думаю, что есть заинтересованные люди на ТВ, чтобы такой проект сделать. Те люди, которые там работают, умеют делать только одну какую-либо вещь. Думаю, что их концерты-то не интересуют, потому что есть масса каналов на телевидении, которые концертами не занимаются. Они не знакомы с форматом, где ярко можно показать музыку. Они привыкли к иной подаче: новости, кино, сериалы и пр. А есть форматы, где можно ярко показать людей, которые здорово умеют петь «живьём», по-настоящему.

У нас есть на руках такой формат, и это далеко не «Народный артист», который чем-то похож на ресторан, а настоящий роковый проект. Мы смотрим в эту сторону. Дай Бог, всё получится. Многие согласны с этим проектом, надо только чтобы появились певцы, которых надо будет показывать. Если этого не будет, то не о чем и говорить. Нет пока самого главного.

– Какова судьба вашего альбома на русском языке? Есть ли у него название? Сколько песен написано?

– На самом деле написано много песен. Этот альбом должен стать большим проектом «Парка Горького». Более того, я, не дожидаясь этого, заканчиваю альбом – это молодой исполнитель, совершенно не ортодоксальный для нашей сцены, интересно поющий. Удивительная личность и проект. Со времён «Парка Горького» я таких альбомов не писал. Сейчас его заканчиваю.

А для «Парка» - альбом должен быть весь русскоязычным, и песни лежат. Очень сильный материал, и, к сожалению, здесь много зависит от вокалиста, ведь он, как жемчужина, венчает оправу, и очень важно, чтобы в красивую оправу был вставлен не кирпич, а бриллиант. Петь по-русски «фирменно» тоже очень большой труд. К сожалению, у Саши Маршала это не получилось. Не сложилось.

– Какие сложности вы видите для себя при написании песен на русском языке? Что вы хотите достичь, преодолеть в вашем творчестве, используя ваш родной язык?

– Работая с русским языком, я вижу только плюсы. Не могу сказать, что мне трудно было писать по-английски в последние парковские годы. Ещё начиная с альбома «Moscow Calling», мне пришлось половину текстов писать самому. Но русский язык особенный. Более глубинный. Не скажу глубокий, потому что не хочу оскорбить язык Шекспира.

В данном случае, я говорю о языке Достоевского. Здесь одни плюсы. Один минус, что в нашем языке мало коротких слов. Поэтому труднее язык сочетается с ритмом. Но когда стихи появляются сами по себе, то в них звучит и музыка. Поэтому в последнее время я больше стараюсь сначала родить стихи, а потом музыку. Но иногда бывает наоборот. И тоже получается. Я стараюсь, чтобы все тексты, даже если этот текст лёгкий, чтобы в нём было какое-то зерно, маленькая пища для души. Если в какой-то песне там может быть тарелка такой информации, то в другой песне, даже если будет ложка, то это будет тоже замечательно. Главное, чтобы не было бессмыслицы и пустоты. Было зерно.

– Вы взялись за тексты, потому что не встретили поэта, который смог бы с вами сотрудничать?

– Что касается «Парка Горького», то большая часть текстов, те песни, которые лежат для альбома, я написал сам – да, но если говорить о том проекте, который сейчас заканчиваю, то там только моих четыре текста, а остальные писал на стихи, которые мне дали. И очень талантливые стихи.

Есть такая поэтесса Наташа Макуни – совершенно молодая девушка. Мне нравится её язык, и с удовольствием пишу на её стихи, так как очень редко можно встретить такого поэта сейчас. Ничего нет перманентного в нашей жизни.  В данном проекте это очень срослось, и мне всё нравится. А как дальше будет – одному Богу известно. Главное, чтобы человек, который пишет стихи, этого не растерял – это очень важно. Потому что Бог дал, Бог взял.

– Вы слушаете разную музыку. В том числе и классическую. Классическую какую? И что вы находите для себя в классической музыке?

– Совершенно разнообразную. Всей жизни человеческой не хватит, чтобы переслушать всё. Поэтому я обращаюсь иногда к тому, что какие-то последние десятилетия посеялось в моей душе и дало определённые ростки. Иногда слушаю Рахманинова, иногда Прокофьева. С удовольствием слушаю Бетховена, Шопена, Чайковского.

Бывает так, что неожиданно из прошлых лет что-то услышу, музыкальный фрагмент классического, и не могу оторваться, заставляю себя дальше слушать и чувствую, что это даёт мне пищу.

Масса музыки была написана потрясающе талантливыми людьми, гениями. Баха с радостью слушаю. Но что касается целенаправленно, то часто обращаюсь к Стравинскому, и время от времени слушаю Шнитке. Мне просто приходится иметь дело с музыкой для кино, и там именно такого порядка музыка очень подходит, кинематографична. Экспрессивна, с элементами какофонии.

– В какой мере классика необходима каждому музыканту, независимо от стиля, в котором он играет?

– Трудно сказать. Одним чайной ложки достаточно, а другим и ведра мало. Это основа. Через это необходимо пройти. Один раз я был дома у очень продвинутого, сильного батюшки, священника. Это человек, которому я принёс свою первую исповедь в жизни. У него много детей, чуть ли не восемь человек. И когда я был у него дома, то сказал: «Сейчас у меня дочка начинает заниматься на фортепиано». А человек, такой как я, узкомыслящий, для меня слова «заниматься на фортепиано» значат - вперёд, целенаправленно, чуть ли не профессионально. Я спросил: «А зачем это ей?». Он сказал: «А как же? Музыка вносит гармонию в душу». Думаю, что каждому человеку это просто необходимо. Чтобы душа насытилась этим.

Моя жена, Ольга Кормухина, время от времени пишет потрясающие стихи. И один раз она пришла с целой сумкой новых книг, которых накупила, известных поэтов, и сказала: «Мне надо перечитать то, что я когда-то читала. Я хочу насытить душу». Это очень важно – насыщать душу чем-то великим. А классическая музыка, действительно, великая. То, что мы сейчас слышим – это даже не выжимки. Это высохшие остатки выжимок. Если взять кино, сегодняшний день, то там звучит всё время одна и та же музыка. Вырванная кусками у Стравинского, у кого-то ещё. Кинематографисты обсосали Стравинского с ног до головы. Поэтому, конечно, надо учиться на том, что было написано великого. Слушать для того, чтобы твоя душа зажила этим. Если цветок не поливать, он скоро завянет. Если же его поливать керосином, то тоже мало будет хорошего.

– Отличается ли русская классика от западной?

– Русская классика себя проявила в XIX-XX вв. очень сильно и дала композиторов, которые потом уже другой мир никогда не давал. Таких больше не было. У меня такое впечатление, что они явились каким-то великим завершением, вершиной этой пирамиды. Всего классического творчества. Потому что когда я жил в США, то у меня была приятельница, которая слушала только классику. И у неё висел лист – хит-парад классических радиостанций. Не знаю, зачем это было ей нужно. И вдруг я увидел, что на первом месте у неё Чайковский, а на втором – Стравинский, Рахманинов. Я удивился. Хотя они считают Стравинского своим композитором, но это глупость.

Американцы не знают, где и Африка находится. То, что Стравинский – русский человек, до них не доходит. Помоги им, Господи.

Что смогли сделать русские композиторы? Я думаю, что они привнесли в музыку русский дух. А что такое русский дух? Это прежде всего дух православия. Потому что все композиторы, которых я перечислил, все до единого, были глубоко верующими людьми. И многие из них сочиняли музыку на библейские темы: Чайковский, Стравинский… - все. Даже Шнитке, будучи по рождению немцем и лютеранином, принял православие в Москве в храме Иоанна Воина. И завещал хоронить себя по православному обычаю, хотя последнее время жил в Германии. Это Вселенная Вселенных. Коли мы уж коснулись православия.

Я думаю, что им удалось сделать то, что удалось сделать Достоевскому в литературе. Потому что его глубину духовности в литературе не оспаривает никто. В Америке все незримо снимают шляпы и говорят: «Do-sto-evs-ky!». Даже Толстого они так не упоминают. Они понимают, как он вывернул человеческую душу. Никто до него и после так этого не делал. А это всё благодаря глубокой вере. Именно православие. Вот в этом и есть русскость музыки.

– Но Ольга Кормухина поёт в церкви не классику, а духовную музыку.

– Это она поёт в храме, а на сцене она поёт рок. Не только рок, но и продвинутую музыку. А в последнее время нам больше приходилось работать в кино. Мы огромное удовольствие получали от этого. Так она поёт, и в полной мере звучит её вокал.

У меня есть приятель, который был, пока существовала группа «No Doubt», продюсером этой группы. И когда я приехал в Америку накладывать музыку на фильм, то привёз записи, сделанные для фильма. И когда он услышал её голос, то чуть не упал со стула. Она пела и классику, рок, смесь классики с народным с таким напором, голосом, которому может много кто позавидовать. Это потрясло, удивило продюсера. Мы получаем удовольствие от такой работы. Нет абсолютно никакого желания дёргаться на эстраде…

У эстрады есть свои определённые законы. Эстраде не просто не выгодно, а смертельно опасно, если среди них появится такой человек, как Ольга. Это одна из причин, почему она так ярко вспыхнула и исчезла. Заниматься тем, чтобы пытаться доказать, что ты не слон, а человек – абсолютная бессмыслица. Воевать с этой структурой. Я думаю, что настанет время и Господь сам всё расставит на свои места, по своим полкам. И каждый окажется на том месте, которое заслуживает.

– Когда вы впервые исповедовались?

– Это был 1998 год. Я первый раз по-настоящему пришёл в храм, первый раз исповедовался, первый раз причастился. Это был «водораздел» моей жизни. Она изменилась на 180 градусов. Не с точки зрения творческой, а внутренней. И внешней тоже.

– Самое отчаянное положение, в которое вы попадали в жизни? Что вам помогло из него выйти?

– Их много было. Потому что нам приходилось проходить всякие перипетии, нас много раз подставляли, суды и прочее. Всё это приходилось переживать. Уход Николая Носкова был очень сильным ударом в то время, фактически означавший смерть для коллектива. Мы выжили просто чудом. В условиях западной индустрии это означает смерть, когда вокалист бросает группу – всё. Я думаю, что рядом был ангел-хранитель, который нам помогал, и какая-то вера в своё дело тогда. Глубинных познаний ещё не было серьёзных.

В принципе я всегда верил в Бога и знал, что это аксиома абсолютная для меня, что он существует. Но я не знал, какой он, я не был с православием. Чем только я не увлекался! И восточными религиями, и оккультизмом и пр. В результате самое последнее моё тяжёлое состояние было, когда это всё накопилось вместе и мне ничего не доставляло  радости. Не доставляло радости то, что обычно доставляет бытовую радость всем. Ни романы с девушками, ни творческие успехи, ни сумасшедшие гастроли, а собирали мы тогда с «Парком Горького» в основном стадионы, ни увеселители разного рода (алкоголь, наркотики) и всё прочее. Вся эта масса довела меня до опустошения и депрессии.

И тогда пошёл в храм – я преобразился. Именно после исповеди и причастия. После исповеди было невероятное чувство. Как будто у меня забрали все мои тяжести, и я стал совершенно лёгким. А после того, как я первый раз причастился, то ко мне вернулось чувство праздника пятилетнего ребенка. Это купить невозможно ни за какие деньги. Я знаю очень обеспеченных людей, можно сказать олигархов, и вижу, как многие из них мучаются, понимаю, что эту радость ни за какие деньги не купить. Вот так я столкнулся с Богом по-настоящему.

– Вы определили, что Запад ожидает глубочайший кризис, уровень которого и не снился России. Что самое ценное осталось для вас на земле русской?

– Внешний долг Америки чуть ли не 3,5 трн. Если они завтра начнут отдавать долги, то им придётся отдавать их лет 30. Но это же не случится, им надо есть. Из-за чего они воюют? Им деваться некуда. Они в глубочайшем капкане. А духовный кризис у них наступил уже давно. Там есть маленькие духовные островки, опять же это православные, где и американцы принимают православие. А во всём остальном – это потребительское общество, в котором действуют страшные законы.

Особенно они страшные для молодёжи, для людей, которые начинают только-только расти. Если кто-то из стариков у них пережил войны ХХ века, есть какой-то патриотизм, то в современном обществе там главный девиз «Во что бы то ни стало», то есть ты должен добиться успеха таким образом. Надо продать родителей? Продавай. Там действует пример Иуды, он не возбраняется. Если в мире пример Иуды очень нарицателен, жуткий образ, то там это всё сглажено. Всё нормально. Действуют другие законы.

Там страшное ругательство, из-за которого человек может выброситься из окна – «неудачник». А у нас что? Ну, неудачник, и что? Сегодня неудачник, завтра удачник. Наши по-другому обзывают. Я встречал прекрасных людей и там. Я везде встречал очень хороших людей. И в Америке их, должно быть, тоже много. Думаю, что найдётся прекрасный человек с добрым сердцем в племени каннибалов, которые едят людей. Просто он вырос там и другого не знал, но настанет время, и ему откроется ужас того бытия, в котором он пребывает.

Лет десять-двенадцать назад я думал, что в Америке, наверное, умру. Так всё удобно складывалось. Жить на самом деле там было удобно. С точки зрения бытовой. Но я так рад, что всё сложилось по-другому и я живу в России.

Сейчас полмира знает, что американцы взорвали свои дома сами, знает половина Америки. Есть Интернет, от которого невозможно спрятаться. В нём, конечно, масса негативного, в Интернете. Ужасы, разврат и прочее. Но есть и позитив, есть информация, которую ни от кого невозможно скрыть. Выступают люди, показывают доказательства. На все 200% доказывают, что это дело было сделано спецслужбами, рассказывают почему. Такое лицемерие творится в мире, и все кивают головами. И всё идёт оттуда.

Недавно собрали в Арабских Эмиратах съезд стран-доноров, чтобы помочь Ираку, и Кондолиза Райс говорит, что нам нужно 100 млд. долларов, делает умные глаза и смотрит на всех. И никто не скажет: «А зачем вам нужно 100 млд.? Вы вошли туда, вы разграбили, вы и платите! Мы-то при чём?» Вот это глобальное лицемерие, которое растёт во всём мире, преумножается. К сожалению, это страшный пример и страшная зараза, которая идёт оттуда.

Я верю, что у нас другое будущее, потому что у России есть своё предназначение. И если эта зараза целиком захватит нас, не будет никакого противостояния. Думаю, что миру уже не на что будет надеяться практически. Всё превратится, мне даже страшно подумать, во что. Поэтому искренне верю, что всё, что Россия пережила за ХХ век, кровь новомученников, все, кто отдал свою жизнь за веру – это просто так не пройдёт. Уверен, что народится новое поколение, духовно образованное, чистое от западной гнили.

– Несколько слов о вашем инструменте и об Игоре Барбашове?

– Просто пришла идея, я сказал о ней Игорю, а он воплотил это. Он прекрасный мастер, каких очень мало. Не только у нас в стране. Потому что когда я привозил гитары туда и мне стали их делать за границей, то оказалось, что те, которые были сделаны в России, лучше. Барбашов – гитарный мастер.

– А в детстве вы играли на балалайке?

– Баловался, когда мне года четыре было. Откуда она появилась у меня в руках – не знаю, но я её даже правильно держал, когда смотрю на фотографии тех лет. Я играл на многих инструментах. Пытался играть в детстве. Что-то у меня даже получалось.

– Сколько лет вы занимались на скрипке?

– Я начинал школу по скрипке. А закончил её на баяне. Когда родился, мы жили в центре Москвы. Я был маленький, и меня стали учить на скрипке. Но когда мы переехали на окраину, мне тогда было восемь лет, то в музыкальной школе рядом не было скрипки. Были фортепиано и баян. Мои родители могли позволить только баян, фортепиано для нас было тяжеловато.

– Почему дальше не пошли в музыкальное училище?

– Когда закончил музыкальную школу, мне было рановато идти в музыкальное училище, да и в тот момент я начал играть в группах. Меня это так затянуло, что мне не хотелось идти дальше играть на баяне в музыкальное училище. Не завораживало. А музыка Led Zeppelin, Pink Floyd, Deep Purple – завораживала абсолютно. Я не мог остановиться. Когда я стал играть в группах, мне это было очень интересно. А учиться в училище - нет. И дальше я занимался самообразованием.

– Какая из массы вами организованных групп тогда вам больше всего запомнилась?

– Первая группа у меня была, когда я учился в архитектурно-строительном техникуме в Москве. Там были потрясающие возможности, была аппаратура и полная воля. Делайте что хотите! У меня была группа из трёх человек, трио. Мы назвали тогда её «Времена года». Не знаю почему. Мы играли какие-то свои произведения, которые я придумывал, но большей частью играли Queen, Pink Floyd, Deep Purple. Потом стали играть негров, фанки и продвинутую музыку.

А потом у меня всё это плавно перетекло в профессионалы. Как только я вышел из техникума, я тут же уехал на гастроли, играя в джаз-роковой группе. Мы играли половину концерта джаз-рок, а половину, поскольку требовало время и филармония, эстраду в подобных же обработках. Это длилось всего полгода. Был первый опыт. Я прожил в Тюмени, тюменской филармонии.

Потом попал в ансамбль «Надежда», под патронажем Александры Пахмутовой, где играл Владимир Кузьмин, а в вокальной группе пел Николай Носков. Там мы и познакомились.

– Когда вы впервые познакомились со Стасом Наминым, который так много сделал для вашей группы?

– На самом деле очень много сделал для меня Давид Фёдорович Тухманов. Это была группа «Москва», первый серьёзный проект, где вокалистом был Коля Носков, барабанщиком Дима Серебряков. Мы выпустили альбом «НЛО» с Давидом Тухмановым. Это был первый действительно большой проект. Он дал мне больше всего. Со Стасом мы столкнулись в большей степени тогда, когда я сделал несколько аранжировок для его группы, помог записать альбом, который так никуда и не вышел, но альбом был очень интересный в музыке.

Тогда впервые у меня появился опыт наложения инструментов. И потом наш приятель, Виталий Богданов, почётный гражданин нашей страны, построил в центре музыкальную студию, в парке им. Горького. Тогда как раз Стас там делал музыкальный центр. И вот на этой студии мы с Александром Львовым начали экспериментировать, что потом переросло в «Парк Горького». А Стас предложил стать нашим импресарио, агентом. И на несколько лет нас с ним судьба связала. До тех пор, пока не развела.

Основная заслуга его была в том, что он представил нас тому менеджменту, который потом стал представлять нас в Америке. Это было соглашение с американцами. Они не видели смысла того, что он будет работать в Америке с группой. Это было абсолютно бессмысленно. И потом Стас такая личность, который бросался на всё. Он то углём хотел заниматься, то какой-то рудой, то нефтью, то спортсменами, то танцами на льду. Он бросался на всё. А за двумя зайцами погонишься…

– Как вам объяснил Давид Фёдорович потребность в новом проекте?

– Он просто пригласил меня записать в его песнях гитарные соло. Там были разные артисты: Як Йолла, София Ротару и кто-то ещё. Несколько разных проектов песен, где я играл просто как гитарист. Видимо, я что-то стал предлагать в планах аранжировок, и это стало интересно, потому что на альбоме группы «Москва» была музыка Давида Фёдоровича. Я же больше выступал как аранжировщик. Это был проект, созданный под его патронажем. С него даже взяли слово в Министерстве культуры, что он будет художественным руководителем, так как иначе нам не разрешали выступать.

Он на самом деле этого не хотел. Он хотел дальше сочинять музыку и прочее. А группа есть группа. Мы были арт-роковой группой, и ему не хотелось ездить на гастроли, никуда. Его просто обязали. И он, страдая, ездил с нами на гастроли, просто присутствуя. Иногда ему доставались тумаки от обкома партии за то, что я, например, одевал на концерты гетры или ещё что-то такое. Его песочили. Это человек, который написал «День Победы», понимаете! Его мучили партийцы.

– У вас одно время был клавишник.

– Это был Руслан Дубровин, который потом ушёл в «Автограф». Он не был в «Парке Горького». Мы работали с ним и с Сергеем Мазаевым в ночных клубах. Тогда это были ночные рестораны, нельзя было играть продвинутую музыку на эстраде. Поэтому нам приходилось так «спасаться». Я, Мазай, он и пара музыкантов так работали.

– Почему клавишные не прижились в группе «Парк Горького»?

– Не знаю. Я сам на клавишах немножко играю. И все клавишные партии приходилось прописывать мне. С 1996 года у нас появился клавишник Коля Кузьминых, потрясающий музыкант, который даже после развала «Парка Горького», когда Александр Маршал составил группу со мной, какое-то время ещё работал. Потом он уехал в Крым, ему там нравится жить, погода, и у него с ногами какие-то проблемы. Это был лучший клавишник, с которым я работал.

– Фрэнк Заппа был вашим другом. Как он вам помогал?

– Он просто помогал нам морально. Отечески он нас просто поддерживал, давал советы, обращался к нам, как к детям. В этом была его главная помощь. Он проявлял чудеса человечности. Он тогда был смертельно болен раком, и в любой момент, когда возникал какой-либо вопрос, проблемы, я звонил ему, и он спокойно говорил: «Приезжай». Я приезжал, нарушая его работу. Он работал в студии, и у него сил было мало. Он работал, потом проходил процедуры облучения и спал. Фактически он не отвлекался. И всё равно он уделял нам время. Это был его подвиг.

– Что это были за вечера, на которые он вас приглашал?

– Всеобщие праздники. В Америке есть праздники. День благодарения, День матери и пр., или когда он записывал очередной альбом. Это интересно. Он всегда нас приглашал. И у него собирались самые продвинутые музыканты, лучшие музыканты, которых можно было найти. Стив Вай приходил к нему, Вини Колойота - барабанщик, Терри Боузио, много других. И мы со всеми встречались. Актёры: Шерон Стоун и другие. Дом у него был интересный.

– Ваши пожелания всем любителям музыки и вашего творчества?

– Прошу помолиться за нас. Чтобы всё у нас было хорошо. Чтобы получилось с проектом, который мы хотим сделать. Потому что проект, который мы затеяли, нелёгкий, трудный. Продавить его на ТВ не так-то легко. И чтобы были певцы, с которыми этот проект и можно будет сделать. А людям, у которых есть вера, хочу пожелать её не терять. Тем, у кого нет, желаю обрести её. И чтобы вера крепла. Много здоровья и радости. И никогда не унывать. Русские не унывают!

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru