Туризм / Алтай / РИФформа / Музыканты

ТАТЬЯНА АНЦИФЕРОВА:

«Я БЫЛА ОТКРЫТА ДЛЯ ОБЩЕНИЯ, НОВОЙ МУЗЫКИ»...

Евгений Гаврилов: – Татьяна Владимировна, расскажите о ваших планах?

Татьяна Анциферова: – В прошлом, 2008 году я познакомилась с одним из своих давних поклонников, о существовании которого не догадывалась, который долго, ещё с 70-х годов, следил за моим творчеством. Разные у него были перипетии. Живя на Украине, в Донецке, он сделал хорошую дорогую студию и пригласил меня записать свои старые песни. Кроме них записала и одну новую песню Александра Зацепина на английском языке. В создании её участвовал американский гитарист Ал Ди Меола. Пластинка вышла под названием «Узнай меня» в декабре 2008 года.

Планов много. Выпустить песни Зацепина, и песни моего мужа Владимира Белоусова, написанные совместно с Кареном Кавалеряном – очень симпатичные, под названием «Леди-мармелад» о девушках, женщинах, о женских устроенных и неустроенных судьбах.

Все эти женщины любят музыку, близки к музыке, это присутствует во всех песнях. Мне хотелось, чтобы это чувствовалось, так как я была и девочкой, и девушкой, и женщиной, а сейчас дама, практически перешедшая в пенсионный возраст по годам, но всё равно остаюсь в музыке. Для меня музыка – главное, а всё остальное прикладывается.

Эти песни просто нужно выпустить, они уже записаны.

У меня есть родной брат Володя Анциферов, который был очень дружен с моим мужем и помогал ему с созданием музыкальных произведений, так как хорошо разбирается в компьютере. Теперь он будет помогать мне довести до логического завершения то,  что не успели при жизни мужа. Работы – непочатый край. Что-то записано, что-то со стихами, что-то без стихов. Надежда есть на то, что недоделанное сделаем. Это вдохновляет и окрыляет.

Есть неизданные песни Игоря Николаева, которые писались к спектаклю «Команда» в театре «Современник». Даже у нас с ним была совместная песня. Это была работа для спектакля. Естественно, песни не выходили, хотя записи есть, но это записи начала 80-х годов, сразу после Олимпиады, и качество, наверное, не очень достойное. Но современные технологии предполагают обработку плёнки, и можно сделать такое звучание, что можно поместить на диск.

Планов много, но не знаю, что из них получится. По крайней мере, планирую сделать пластинку. Много неизданного...

Активной гастрольной деятельности, такой, какая была в прошлые годы, у меня уже нет. Поэтому записи оказываются камнем преткновения для артиста, который вспоминает о гастролях по прошлым годам. Хотя, бывает, меня приглашают, но это уже фрагментарно. Не на потоке, как у молодых исполнителей.

– Почему вы не стали исполнять песню «Айсберг»? Была эта песня в ваших планах?

– Не то, чтобы эта запись планировалась. Так получилось, что Игорь показывал мне эту песню и говорил, что хотел бы, чтобы я её исполнила. Но он пришёл на работу в новый коллектив и сказал: «Если моя хозяйка согласится спеть эту песню, то, конечно, я её ей отдам». Я и не претендовала, хотя, видела эту песню, и мы даже пробовали что-то напевать.

– Татьяна Владимировна, расскажите о заключительной песне на Олимпиаде-80.

– Эта песня записывалась в мае 1980 года. Я появилась случайно. Я была на радио в доме звукозаписи и, видимо, на тот момент нужно было срочно записывать эту песню, и так получилось, что редактор Дина Берлин, к которой я зашла в кабинет, как раз говорила по телефону с Александрой Пахмутовой.

Она увидела меня и сразу спросила: «Ты надолго в Москве?» – «Я в Москве», и она, даже ничего не узнав, сказала: «Александра Николаевна, я вот её уже сейчас нашла, и мы организуем её на это дело». Когда она поговорила с Пахмутовой, сказала: «Нужно срочно записать олимпийскую песню». – «Хорошо, а когда?» – «Вот тебе телефон, звони ей, прямо сегодня. Записывать нужно было позавчера».

До Олимпиады было два с половиной месяца, но уже была подготовка, и нужно было пройти ещё какие-то художественные советы, чтобы всё утвердить.

Я не стала отказываться, не интересовалась: какая песня, может, мне не понравится. Я была открыта для общения, для новой музыки, новых знакомств, композиторов. И, естественно, фамилия Пахмутовой меня заинтересовала. До этого я только слушала музыку Пахмутовой, никогда не пела.

Я позвонила и поехала к Пахмутовой домой ознакомиться с произведением. Там же был и её муж Николай Николаевич Добронравов. Они первым делом показали мне сценарий закрытия Олимпиады, где было прописано, что звучит песня, Мишка улетает. Было описано какой Мишка, сколько метров, сколько на него должно пойти материалов (видимо, он был уже готов), из чего он сделан, как управляется.

Меня поразило то, что было написано: «Улетает Мишка, звучит песня, все плачут». Я это прочитала и вытаращила глаза: «Как это так – всё плачут? А вдруг они не будут плакать?» Меня почему-то заинтересовало это. Я как-то по-юношески отнеслась к такому высказыванию. Но они сказали: «Если так написано, так оно и будет».

На меня сразу навалилась ответственность: если все плачут, а я ещё и песни не видела – как-то страшновато. Получила ноты, стихи. Они мне сказали, что я буду петь песню одна. Естественно, было ответственно и волнительно. Запись должна была состояться на следующий день на студии «Мосфильм».

Я пошла учить песню: что-то придумывала, так как мне дали фонограмму, слушала её, учила на пианино ноты, вставляла туда стихи – из песни делала произведение.

На следующий день приехала на «Мосфильм», записала несколько дублей. Мне сказали, что я могу пока отдохнуть и сходить в буфет, который был довольно хорошим, недорогим и вкусным. Через какое-то время возвращаюсь, и слышу какой-то отзвук: звучит фонограмма, но голос не мой. Не женский, мужской. Вначале подумала, что издали мне так кажется. Думала, что, может, её сводят, пока ушла.

А когда зашла и заглянула в стекло из студии, из звукорежиссерской кабинки, то увидела стоящего Льва Лещенко. Я его знала, его показывали по телевизору. Возник вопрос: что такое здесь происходит?

После этого Александра Николаевна говорит: «Мы хотим, чтобы вы спели вместе». Видимо, пока я ходила, Лещенко пробовал петь сам, и это показалось неубедительно, как-то не так.

Таким образом, меня попросили спеть вместе со Львом Лещенко. Настроение у меня было испорчено. Мне казалось, что я так хорошо спела, что-то придумала, может, даже то, что не нужно было придумывать в этой песне.

И мы записали эту песню. Я была недовольна, что меня слабо слышно. Запись проводилась без наушников, на один микрофон, я стояла как-то сбоку. Я сразу как-то остыла. Насколько была вдохновлена вначале и накануне, то, когда поняла, что это будет очередное советское произведение искусства, настолько и остыла. Думала: «Ладно, поучаствую».

Таким образом, я появилась в этой песне и на тот период была недовольна своим участием. Мне казалось, что меня задействовали не по назначению.

Со временем всё пришло в норму. В следующем году уже будет 30 лет этому исполнению. Наверное, чему быть, тому не миновать.

– На Олимпиаде вы были?

– Нет, песня только звучала. Мы в закрытии не участвовали. Закрытие смотрела по ТВ. В это время у нас были концерты в Лужниках. Это было 7, 8 и 9 августа, по несколько концертов в день.

В них участвовали София Ротару (у неё тогда был день рождения, её поздравляли), Людмила Зыкина, многие ансамбли. Был большой гала-концерт. Видимо, нужно было тогда бегать: Лужники и Дворец спорта близко. Я никуда не побежала.

– Так заплакали люди, как по сценарию, или нет?

– Заплакали, конечно. Но я это видела по телевидению. Те, кто были, пробрался, говорили, что все плакали. Было жалко Мишку.

Не знаю, что было жалко. Просто за последние десятилетия, после Фестиваля молодёжи и студентов, который был в конце 50-х годов, наверное, Олимпиада была этапом в жизни советского народа, какое-то объединение. Партийное, человеческое.

Наверное, всем было просто жалко, что был как бы глоток свежего воздуха, прошли какие-то изменения, связанные с Олимпиадой. Видимо, люди быстро привыкают к хорошему. Все поняли, что вот сейчас закончится Олимпиада, и будет опять как всегда.

– Олимпиада закончится и откроется Москва для всего советского народа?

– Да, было очень пустынно на улицах, машин практически не было.

– Как происходило становление вас, как музыканта?

– У меня родители не профессиональные музыканты. Мама – педагог, а папа - инженер. Моё детство проходило у папиных родителей. Они тоже педагоги. Дедушка, правда – с широким спектром. Он знал немецкий язык, математику, черчение, физику, химию, точные науки. А бабушка, папина мама, преподавала в школе литературу и русский язык.

Они были очень музыкальными людьми. Оба играли на гитаре, балалайке, мандолине, дедушка – на скрипке. И пели. Естественно, у них пели все дети. Мой папа, папина сестра. Это было принято в семье, что дети должны петь и играть на струнных инструментах, так как пианино не было.

Получалось так, что я это созерцала. К участию меня сильно не привлекали. Смотрела, как поют дедушка, бабушка, папа, тётя. Что-то наматывалось в память. Воспитывалась по песням в исполнении родных, и по пластинкам. У них был патефон, пластинки, естественно, приёмник, по которому можно было что-то ловить.

В раннем детстве родители брали меня с собой в кино. Помню всё, что родители ходили смотреть. Музыкальные фильмы, которые потом напевала, будучи совсем маленьким ребёнком.

А впоследствии стала увлекаться эстрадной музыкой. Но это, естественно, когда пошла в школу. А до школы, в основном, были пластинки дедушки и бабушки. Всё это я слушала.

Ходила в музыкальную школу по классу фортепиано. Но это другие университеты.

А когда была в четвёртом классе, дифференцированно знала, что мне нравится Дин Рид, Адамо, Мирей Матье, Джорджи Марьянович, Лили Иванова – исполнители, которые существовали на тот момент. Слушала, заучивала и выступала в школе, пела детям.

Получалось, что я, быстро выучив, находила себе зрителя в лице соучеников в школе. Это имело положительный отзвук. Бывали такие случаи, когда не было какого-то урока, приходил или классный руководитель или завуч для того, чтобы удержать детей, чтобы не разбежались по школе, не шумели. Они мне говорили: «Так, ты руководишь процессом».

Я заставляла всех сидеть и слушать меня. И выходила к столу. Тогда у детей были песенники, которых никогда не было у меня – разукрашенные, с наклеенными открытками. В них всегда были песни. Мне сразу передавались эти тетради, и просили что-то спеть. Так как я знала все мелодии, но не знала текстов, то подглядывала в несколько лежащих передо мной песенников, и даже иногда терялась.

Быстро научилась ориентироваться, выстукивала ритм по столу, как по барабану, и пела. Впоследствии, говорила о важности для меня барабана. Сама найду тональность и разберусь. Для меня важен ритм.

Таким образом, у меня была публика с четвёртого класса. И всем очень нравилось. Почему-то никто не рисковал мне подпевать.

А потом меня пригласили в ансамбль «Журавли», который был полупрофессиональным коллективом. Все музыканты учились в Харьковском институте радиоэлектроники, и все гитары делали сами. Переделывали, вставляли звукосниматели.

Меня пригласили в этот коллектив, когда была в 7 классе. Это была рок-группа, которая даже гастролировала в странах социалистического содружества: Польше, Чехословакии. Она базировалась во Дворце строителей в Харькове. Я была самая младшая, и сложные песни мне не давали. Пела «Дом солнца» на русском языке, «Оранжевую песню», сделанную в роковом стиле. Были и «самодельные» песни. Это было моим репертуаром в ансамбле «Лелеки» («Журавли»).

– Расскажите о семи днях, которые сделали вас известными всему СССР.

– Так получилось, что я не хотела ехать тогда в Москву. В конце 1977 года, 25-26 декабря у нас начался двухнедельный перерыв. Нам надо было приехать на следующие гастроли 10-11 января. Мы с мужем приехали в Ужгород, жили в гостинице. Муж спрашивал о том, поедем ли мы в Харьков к родителям, или будем здесь? Я отвечала, что здесь, в Ужгороде можно принимать телепередачи Венгрии, Польши, Чехословакии, Румынии. И предложила встретить Новый год, посмотреть ТВ, а потом числа первого-третьего поехать в Харьков, а оттуда - на гастроли.

В это время из Москвы мне позвонили друзья, которые сказали обо мне Зацепину. Они приглашали приехать на Новый год в Москву: «Мы тебя познакомим с Зацепиным, ему нужна певица». Я отказывалась: «Какая Москва? Что я буду там делать? Смотреть «Голубой огонёк»?»

Я не смотрела «Голубых огоньков», а смотрела музыкальные программы из Западного Берлина, которые транслировала Венгрия. Поэтому не хотела ехать на Новый год в Москву. Москва – это не Нью-Йорк.

И мы остались в Ужгороде до пятого января. А так как мне звонили несколько раз, муж сказал мне: «Просто некрасиво. Давай на недельку поедем, познакомимся с Зацепиным и уедем. Смилуйся!» И я согласилась, чтобы не приставали. А ехать не хотелось. Думала: «Ну, и что я поеду? Ну, познакомлюсь? И уеду назад?» Не рассматривала это ни как приключение, ни как что-то серьёзное.

Мы приехали, познакомились с Зацепиным. Он произвёл на меня хорошее впечатление. У него хорошая студия в центре города, квартира – всё, как в кино. Зацепин предложил записать мне несколько песен. Я записала, и мы уехали. Даже забыли об этом.

Так как это были пробные записи, думали: если никто не звонит, не говорит – значит, не прошло. Потом выяснилось, что весной начались съёмки с этими песнями. Я была не в курсе. А когда узнала, что засняты музыкальные фрагменты, спросила: «Как же так? Ведь надо было переписать. Это же были пробные записи». – «Да, пробные» – «А как же так? Вы не сообщили». – «Все сказали, что нормально записано».

Таким образом, эти записи и вошли в фильм. Я вообще никогда не думала об этом. Приехали, познакомились с Зацепиным, записали – и всё. Думала, что это жизненный фрагмент, который был и прошёл.

– Как складывалось ваше дальнейшее сотрудничество с Александром Зацепиным?

– Впоследствии, в 1979 году был фильм «Узнай меня», писали песни для пластинки, и не для одной. Что-то вышло, что-то – нет. Буквально накануне его отъезда в 1982 году, летом, мы записали на фирме «Мелодия» довольно много песен, песен восемь.

Это всё тоже было быстро. Александр Сергеевич сам делал аранжировки на студии у себя дома. Он давал мне материал, я приходила на студию, смотрела в слова, ноты. Сказать, что это был материал, спетый или выученный и как-то прожитый – такого не было. Практически все песни пелись с листа.

Это не очень хорошо. Песни хорошо получаются, когда ты с ними живёшь, выступаешь, когда проходит год-два, в лучшем случае – три. Тогда они меняются, приобретают скелет, «мясо» – как организм. А у Александра Сергеевича песни всегда писались сразу.

Мне казалось, что в них всего много, они самодостаточные, и их можно писать сразу. Всегда красивая музыка, мелодия и слова. Всегда они были о любви, их было нетрудно петь первый раз, записывать.

Затем был большой перерыв до 1988 года, мы не встречались. Он не приезжал, и мы ничего не записывали. А потом у нас был детский фильм «Приключения Арслана» на узбекской киностудии, к которому Зацепин пригласил меня спеть несколько песен.

В 1992 году была работа для музыкального театра в Париже, где делали постановку «Русское Рождество в Париже» на музыку Зацепина. В доме звукозаписи на улице Качалова записывался этот спектакль.

Там были фрагменты на французском языке и на русском. В основном, был русский текст. Я пела девушку Натали, которой 16 лет, и она попадает в сказку. Людмила Гурченко была Бабой-Ягой, а певец Павел Бабаков, который давно умер, пел Сказочника или Деда Мороза.

Помню, на записи познакомилась с Жанной Рождественской. Она вначале собиралась петь Бабу-Ягу. Но что-то не получилось, и вместо неё была записана Гурченко.

Я лично после 7 января 1993 года, в Рождественские дни, когда были детские каникулы, видела какой-то репортаж, в котором рассказывалось о том, что в Париже, в музыкально-драматическом театре прошла постановка на музыку Зацепина. Там показывались довольно большие фрагменты. Я даже услышала свой голос и увидела, как играет девушка роль Натали.

После этого об этом ничего не было известно. Я так поняла, что выходила пластинка.

– Вы не спрашивали об этой пластинке при встрече с Александром Сергеевичем?

– Так получилось, что Александр Сергеевич «посеял», как Маша-растеряша, очень много песен, которые мы записывали в 1982 году перед его отъездом во Францию, в 1988 и 1989 годах. Тогда он был приглашен композитором в цирк на Вернадского, там был «Новый год в цирке на Вернадского». Помню, ходила на «Мосфильм» и записывали эти песни.

Кроме этого, Зацепин сочинял музыку к Кремлёвской ёлке с 1988 на 1989 год, где я тоже пела. Много было песен, записанных в конце 80-х и, в частности, 1992 года, где было песен 15, но они все юношеские и, может, ближе к детским, которых больше не слышала.

Я спрашивала: «Александр Сергеевич, где все наши ёлки? Где вообще эти песни? Можно выпустить большую пластинку детских песен». Он ответил, что виноваты переезды из Москвы в Париж. Извинился и сказал, что потерял много песен. И как найти их – не знает. Может, говорит, где-то лежат, но иначе подписаны.

Я не знаю, как найти эти песни: Новый год в Кремле, в цирке на Вернадского.

– Два года вы работали в одних концертах с Владимиром Высоцким. Что осталось в памяти?

– Воспоминания, конечно, тёплые и различные. Дело в том, что в 60-е годы всегда слышала, как кто-то крутил записи Высоцкого. Но у меня никогда их не было, никогда не переписывала их на магнитофоны. Считала, что эта музыка не для меня. Мне всегда казалось, что мне нужно больше музыки, а там музыки не так много. Ну, Высоцкий и Высоцкий.

Так получилось, что в 1978 году меня пригласили принимать участие в его концертной программе, в первом отделении. Я подумала, что у меня появился шанс, в моём сознании что-то изменится и разберусь, что такое Высоцкий, его песни.

Так практически и произошло. У нас было несколько концертов, мы никуда не отлучались из Дворца спорта, иногда там был цирк. Когда я отрабатывала своё отделение, то из-за кулис смотрела выступление Высоцкого. В зал никогда не выходила, мне было интересней смотреть сбоку.

Естественно, концертов было много. В конечном итоге, даже освоилась и делала пародии на него. Были перерывы между концертами, я заходила в гримировочную к своим музыкантам: «Так, слушайте все сюда!» и начинала петь пародии. Что запомнила, естественно. Это хорошо воспринималось, хотя, был страх, что кто-то услышит за дверью, как я развлекаюсь. Это было «на тихую», для своих.

Вообще, судьба подарила мне редкую возможность увидеть в гримировочной и за кулисами человека, который был любим советским народом, который переписывался с магнитофона на магнитофон. И, конечно, разобралась в текстах.

Раньше представление о Высоцком было поверхностное. Но когда неоднократно видишь отношение человека к своей музыке, стихам, начинаешь вслушиваться в тексты. Ты понимаешь, что там нет ни одного лишнего слова, все слова на месте, и каждое дополняет, расширяет и подтверждает предыдущее слово. И появилась даже гармония, которую обнаружила в его творчестве и ритм. Для меня это был жизненный урок.

Воспоминания об этом времени положительные и в то же время отрицательные. Не всё так просто было в этих гастролях. Были заведены уголовные дела. За нами ездили следователи, которые впоследствии «пересажали» всех администраторов, которые делали эти концерты 1978 и 1979 года.

Шла Олимпиада, и я была в Москве. Мы в тот день с Володей Пресняковым (старшим) и его женой Леной пошли на ВДНХ на концерт «Тринитас», где в своё время работал Борис Моисеев. На концерте мы узнали, что умер Высоцкий.

Лично с Высоцким мы общались довольно мало. Он также иногда выходил в зал, меня слушал. В основном, не за кулисами. Иногда его видела в темноте возле колонки. И начинали все люди тогда на него смотреть. Никто же не смел встать со своего места и подбежать – советские люди были воспитанные. Я понимала, что меня никто не слушает – люди поворачивают голову. Когда они начинали поворачивать головы, знала, что где-то там, в темноте, стоит Высоцкий. И я тоже начинала туда смотреть…

За кулисами он ко мне несколько раз обращался «Танечка», подмигивал, улыбался, но всё это довольно скромно и походя. Он идёт, и – вдруг – где-то стою я. Он не делал вид, что меня не замечал, всегда реагировал. Но всегда делал вид, что занят, ему некогда, не очень хорошо себя чувствует, и ему быстрее нужно в свою гримировочную.

Хотя он приглашал нас с мужем к себе в театр неоднократно. Но мы этим не воспользовались. Нам неудобно было его отвлекать, потому что билетов всегда не было, и для того, чтобы попасть к нему на спектакль, нужно было звонить, подходить к служебному входу.

Я всегда понимала, что когда кто-то приходит, возникают какие-то проблемы перед концертом, перед спектаклем, всегда пришедшие гости изменяют твои планы, и ты себя чувствуешь не совсем «в своей тарелке». Это выбивает. Видимо, поэтому не воспользовалась этой возможностью. Но воспоминания остались.

Иногда бывают мероприятия, посвящённые памяти Высоцкого, но всего один раз, 25 июля 2000 года, когда было мероприятие возле памятника на Петровском бульваре, меня пригласили. Обычно не приглашают. Обычно в таких мероприятиях принимают участие люди, которые вообще никогда Высоцкого в глаза не видели. Они пытаются петь его песни, что-то о нём говорить.

Когда смотрю на это, мне становится странно, что так хотят приобщиться, показать, что они как-то связаны с Высоцким. Никогда про это не говорю, но все об этом знают, что мы работали с ним довольно много в течение 1978-1979 годов. То, что было – было. От этого хорошо.

– Вы записывались с "Калиновым мостом", "Запрещенными барабанщиками", "Ва-Банком"...

– Это мои друзья и, в основном, мне всегда говорили: «Ну, что? Ты можешь?» Я всегда говорила, что могу поучаствовать где угодно, рассматривала всегда это как дружеские отношения, зигзаги судьбы.

Я принимала участие в проекте Найка Борзова про лошадку, которая везёт кокаин. У него была целая пластинка, сингл про лошадку. Лошадку пели на разные манеры в разных темпах разные исполнители.

Мне всегда казалось, что нужно не сидеть на одном месте, а расширять свой музыкальный кругозор. Иначе не могу. Но, в основном, это дружеские проекты. Меня приглашали, а я была рада, что могу поучаствовать в другой части музыки. Я всегда в курсе, что происходит в рок-музыке, джаз-рок музыке.

Работала с «Аэробусом» Юрия Антонова в тот момент, когда Антонов отдыхал. Я тогда работала в Чечено-Ингушской филармонии в Грозном, где работал и Антонов.

Что же касается «Аракса», то это была не моя заслуга. «Аракс» сотрудничал с Зацепиным и, познакомившись с Зацепиным, я приобщилась его к работе. В частности, фильм «Узнай меня», 1979 года, который снимали на киностудии имени Довженко, музыкой оформлял «Аракс», и я с ними. Мне понравилось. На тот период это был очень популярный и любимый профессиональный ансамбль. Большое счастье, что я с ними познакомилась и сотрудничала.

Запомнилась работа с «Калиновым мостом». Дима Ревякин – вообще большая звезда. Наверное, одна единственная на небосклоне. Я с ним продолжаю поддерживать отношения. Неделю назад он приходил ко мне в гости, мы с ним посидели. У него три года назад умерла жена, и он в память о своей жене Оле выпустил пластинку «Сердце», принёс и подарил мне. Это очень красиво оформленный диск, очень романтические, трогательные песни.

Мы погрустили, поговорили о том, как дальше жить. Я спросила: почему он не женится, уже три года один. Я меньше трёх месяцев одна. Он сказал: «Ну, ты же понимаешь почему?» – «Да, понимаю. Потому что должен появиться человек, который должен быть лучше ушедшего». – «Ну, вот. И у меня такая же история».

Это отступление, а вообще, когда познакомилась с Димой в 1992 году, благодаря Стасу Намину, это же он его привёз в Москву, просто сразу увидела, что это – большой талант, большой поэт, совершенно не похожий ни на кого, который идёт не по земле, а по небу, над нами. Кому он понятен, тому хорошо.

Мне он был сразу понятен, и я всегда удивляюсь насколько он плодовитый: много пишет песен, записывает, у него много пластинок. Володя, мой муж делал ему несколько сведений, четыре пластинки. Не могло же это пройти мимо меня, если муж ездит на записи, корректирует.

Я тоже приезжала, слушала, мне очень нравилось, и потом поучаствовала в записи одной пластинки. Хотя, конечно, понимала, что это – не моё, не могу так, как нужно. Но Дима убедил, что любой может, если он талантливый. Дима – очень большая звезда.

И, конечно, следует сказать о Николае Арутюнове, которого знаю ещё с конца 80-х. Он в своё время тоже был у Стаса Намина. Через ансамбль Стаса Намина многие прошли. Он организовал свой ансамбль и обратился за помощью ко мне. Коля здравствует до сих пор, и считаю его большим талантом, он большой музыкант.

Может, эта музыка в нашей стране на любителя. Как и «Калинов мост». Это сегмент, который имеет свою аудиторию, слушателей и поклонников.

– Как вас судьба свела со Стасом Наминым?

– Он пригласил работать к себе Володю, но я периодически ездила с ним на гастроли, потому что тоже работала в Москонцерте. Иногда, особенно в летние периоды, когда группа Стаса Намина гастролировала у моря, чтобы быть вместе с мужем, ездила с ними и пела три песни в их программе. Мне было хорошо, и для людей был сюрприз. Никто не ожидал встретить в концерте Стаса Намина Татьяну Анциферову.

Со Стасом познакомилась в олимпийское время. Получилось, что у нас много знакомств и общение в 80-м году было как водораздел между семидесятыми и какой-то новой эрой, волной, которая начиналась с 1980 года.

В 1983 году у Стаса родилась идея записать пластинку из песен Мишеля Леграна. Он её назвал сюрпризом. Он, наверное, планировал с ним встретиться, но не пришлось долго ждать. В 1985 году был Фестиваль молодёжи и студентов в Москве, и приехал Мишель Легран. Он приезжал и в 1957 году на Фестиваль.

Мы познакомились, у нас была встреча на студии «Мелодия», где ему вручили пластинку. Может, он и видел её раньше, так как она выходила и для заграницы. Он хорошо, с интересом отнёсся к этому проекту. Лично слышала, как он моему мужу сказал: «Greatest». Я не знала этого слова и спросила потом мужа,  почему Легран не сказал «wonderful, beautiful» – то, что было обычно принято говорить.

Но greatest – наивысшая степень wonderful и beautiful. Вот это помню.

Стас – человек мира, он много чего делал. И Мишель Легран был тоже частью его музыкальных поисков, деяний. В своё время Намин сделал группу «Парк Горького», которая успешно жила и работала в Америке и была даже там в топах. Но наши люди как-то не умеют этого ценить. Все решали: кто главный и, в конечном счёте, сами это и развалили.

Я поддерживаю со Стасом связь, мы дружим.

– У вас ещё была одна работа эпохального плана – рок опера «Иисус Христос – суперзвезда»…

– Когда произошёл распад СССР, в 1991 году почувствовала, что сейчас пойдут какие-то изменения. Я была на Украине, у меня был сын в Харькове у мамы. Когда начался «путч», мы с мужем уехали и решили быть в одном месте. Неизвестно, что это такое и чем это может грозить? И, глядя из Харькова, поняла: что-то будет меняться и ждала какого-то приглашения.

Так оно и произошло. Мне позвонили и сказали, что миновало 20 лет с момента, как впервые вышла рок-опера. И мы сделали русскую аудиоверсию. Не театрализованную, просто для пластинки.

Меня пригласили на роль Марии Магдалины. Я сразу же согласилась. Кто же ещё может ею быть? Я – страдалица, знаю, что такое быть Марией Магдалиной. Приехала, прошли записи, и увидела, что вокруг меня практически знакомые все лица. Было приятно и совершенно нетрудно. Все весело справились.

Сказать, что дневали и ночевали на студии – такого не было. Все приходили подготовленные, записывали и радостные уходили. Радовались, что приобщились к этому проекту: интересному и значимому для мировой музыки.

Потому что за эти 20 лет, естественно, многие из нас слушали оригинал. А на тот период были уже и французская, немецкая, английская, американская версии. И вот сделали русскую версию в эквиритмическом переводе Вячеслава Птицына, который все эти годы, оказывается, её переводил, всё время слушал и хотел, чтобы при звучании не резало слух русским языком, чтобы было приближено к оригиналу.

Это было «дитя» его жизни. Я видела, как он приходил и следил, чтобы всё правильно звучало, чтобы не было грубо. Как получилось – так получилось.

– Ваши пожелания всем любителям вашего творчества в городе Бийске Алтайского края?

– В городе Бийске я была, правда, очень давно, но у меня остались хорошие воспоминания от Алтая и от ваших любителей музыки, среди которых много почитателей джаза, современной хорошей музыки. Я рада, что у меня есть слушатели и поклонники в вашем крае.

Конечно, желаю всем здоровья и счастья, успехов. Слушайте мои песни, и вы узнаете, для чего вы живёте. Не секрет, что человек не одним хлебом сыт. Он ещё живёт для чего-то. И вот этот секрет есть в моих песнях.

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru