Туризм / Алтай / РИФформа / Музыканты

АРТУР АЦАЛАМОВ:

«РАДИ ТАКИХ МОМЕНТОВ СТОИЛО ТВОРИТЬ»...

Специальное интервью для Алтайского края [28 марта 2006 г.]

Евгений Гаврилов: – Артур, какие проекты в ближайшее время ожидают поклонников вашей группы?

Артур Ацаламов: – В очень жёстком режиме мы пишем песни на одной из лучших студий для нового альбома и будем снимать второй клип. Первый клип достаточно серьёзно обкатался, хорошо ротировался. В России его можно было наблюдать на канале «МУЗ-ТВ» и на спутниковых каналах «Мюзик-бокс», «Нео-ТВ». Его крутили на Украине на «Первом музыкальном», в Белоруссии, Прибалтике. В Германии – по спутникам.

– Имеет ли новый альбом рабочее название?

– Да, имеет. «П.С.Н.» Переводится как «Плачущие по своим невестам».

– Вы утверждали, что дистанцируетесь от политики. Вы отошли от своих принципов?

– Не хочу раскрывать всех карт, но альбом выйдет достаточно серьёзный и разный. То есть там будут песни и в стиле брит-поп, и более жёсткие. Он будет достаточно разноплановый. Думаю, люди с разным форматом музыки найдут в нём что-то своё. Мы пишем на одной из лучших студий в России. Это единственная студия, которая числится в европейских каталогах - «FBI».

– Как попала ваша демо-запись к Михаилу Козыреву?

– Есть такой интересный персонаж в шоу-бизнесе - Владимир Месхи. По-моему, он показал Мише Козыреву нашу демо-запись. Это был 2001 год, и Миша, даже не будучи с нами знакомым, предложил нам играть на «Нашествии».

– Как родился замысел песни «На моей луне»? Были какие-либо трудности с написанием этой песни, выбором концепции исполнения?

– Никакую ещё песню я не писал более 20 минут. Пишу сразу слова и музыку и никогда не сажусь писать специально. Они ко мне сами приходят. А эта песня как-то сразу вылилась из сердца. Думаю, это просто жизненный багаж, когда я долгое время был один, боролся за жизнь, за право существования под солнцем. И потом по нашей, дельфиновской, философии луна – это наша мама. Я так и решил, что побуду с мамой наедине.

– Как вначале отнеслись к песне участники вашей группы?

– Восприняли они её очень своеобразно. Наш гитарист, Александр Памораев - любитель более драйвовой музыки, и ему намного ближе были такие песни, как «Мёртвый город», «МСХ», «Котики-наркотики». А эта песня всё-таки с налётом одиночества, и только в одном месте всё обрывается на нерве. Александр смотрит вначале песню по её звучанию и только потом понимает, что она в себе несёт. Он принял её не сразу, но потом, когда понял, как она воспринимается публикой, пересмотрел свои взгляды.

Насчёт аранжировки, то всю её я аранжировал сам. Показал ребятам партии, и они их разучили. Может быть, что-то там и добавили в нюансах. Но в основном, 90% аранжировки сделал я.

– Сколько человек из того состава, который приезжал впервые с вами в Москву, играет с вами сегодня?

– Я один остался из того состава. Назыра с нами уже нет полтора года. Я думаю, что каждый должен заниматься тем делом, которое у него лучше получается. Назыру это не очень хорошо удавалось, и поэтому мы с ним разошлись.

Всё было очень просто. Когда мы приехали в Москву, то на втором месяце у нас закончились деньги. Меня все бросили и уехали домой. Их ждала жареная картошка. У меня такой возможности не было. Мне некуда было ехать. И я остался в Москве один.

Единственное, с кем ещё общаюсь, дружу – с басистом, который был тогда. Он далёк от музыки, работает в налоговой. С другими не виделся уже много лет. Не знаю их судьбу. Кто-то скончался по наркоте, кто-то просто живёт.

– При поисках исполнителей вы ограничили претендентов группами «Ария» и «КиШ». Кто их поклонник – не чета вам. Почему вы так негативно относитесь к этим группам? Какие из современных русскоязычных групп и исполнителей вы признаёте как своих творческих попутчиков?

– В России – никаких. Единственное, считаю, для в России есть очень интересная группа, российские фирмачи – группа «АукцЫон», хотя у меня нет ни одного их альбома и я не слушаю их музыку. Но что-то они в себе несут, есть какая-то специфика, они очень интересные, стильные, ни на кого не похожие. Это мне нравится.

Я считаю, что в России вообще нет ни рока, ни рок-н-ролла. У нас есть тупая попса и тупой роко-попс.

Из более-менее талантливых персонажей, в которых, действительно, что-то есть – Земфира, очень талантливая девочка. Она хорошая бардесса, которую одели в рамки звезды рок-н-ролла.

Может быть, есть ещё пара-тройка имён, но не дотягивающие до того, чтобы я их услышал и сказал: «Да! Это сила!».

Судя по тому, что вижу, 80% идут по каким-то не понятным мне путям. Есть у нас группы с претензией на панк-культуру, у нас много таких команд. На самом деле, панк как таковой не означает хайр на голове или ещё что-то. Они могут быть одеты в очень дорогие стильные костюмы от «Версаче», «Гуччи» и так далее. Просто у них по линии философии  - всё равно, они просто несут своё творчество. А нашим панкам не всё равно. Не всё равно до денег, ещё до чего-то. Это такие-то псевдопанки, псевдорок-н-ролльщики.

Не понимаю, зачем становиться звездой российского шоу-бизнеса, чтобы потом перед какими-то «Хопёр инвестами» или так далее, как я их называю, играть тупые заказники по щёлканию пальчиков? Когда люди сидят, кушают, а ты, человек, которого слушают миллионы (хорошая музыка у тебя или нет), позволяешь себе продаться за какой-то там прайс денег и играть.

В этом смысле мне очень нравится позиция «ДДТ». Они такие вещи не делают. Больше таких примеров не знаю. Мы от таких вещей отказываемся и, наверное, будем отказываться. Я считаю, что если ты философ, звезда рок-н-ролла, а рок-н-ролл, наверное, единственная музыка в России, которая несёт в себе ещё какой-то социальный подтекст, - то это пласт. Политический, социальный и т.д. Такие вещи позволять себе нельзя. Вестись на деньгах или ещё на чём-то. Это уже как  бы шоу-бизнессовская проституция.

За это я эти группы, которые были названы в объявлении - «Ария» и «КиШ», не люблю.

– Философия рока появляется в музыке, словах или поведении?

– Я думаю, во всём. В словах, в примерах, поступках в жизни. Поступки звёзд становятся публичными. Что-то сказал, что-то сделал, совершил какое-то действие  социального, политического или личного характера. Всё вместе, в комплексе, в букете.

– Перед участием в «Нашествии 2001» вы фактически остались один в Москве. За три недели вы подготовились и выступили. Кто играл рядом с вами? И как вам удалось за столь короткий период набрать творческую форму?

– Были знакомые ребята, с которыми я познакомился на студии, когда делал свои первые демо-записи. Я познакомился с хорошим басистом и замечательным человеком Демури Челорианом и Фальцманом Ефимом, барабанщиком. Был ещё и гитарист, который сыграл этот сет. Им было по приколу выступить перед 100-тысячной аудиторией, а мне были нужны музыканты, которые мне бы аккомпанировали. Репетировали тогда мы рядом с метро «Южная», на обычной репетиционной базе. Провели несколько репетиций. Быстро поняли, что хотим. Был взаимный интерес, собрались и сыграли.

– Какие главные компоненты лежали в основе удачных выступлений на «Нашествии»?

– Думаю, энергетика и сам материал. И, наверное, моя манерность исполнения, которая не похожа на то, что у нас есть в России. Её можно сравнить с какими-то фирмачами “Radiohead” и т.д. В России таких аналогов не было, и это было интересно. Ещё люди говорят, что песни были хорошие.

– Основы какой поэзии лежат в текстах вашей группы?

– Я вообще не знаком с поэзией. Совершенно ни с какой. В принципе не люблю поэзию.

– И, тем не менее, сочиняете.

– Вот такой парадокс. Единственным поэтом, которого считаю поэтом и он мне нравится – Лермонтов. Понятно, что в «Мёртвых дельфинах» эта связь не прослеживается. Я люблю очень произведения Лермонтова «Демон» и «Мцыри». А из фирмачей мне нравится Гёте. И то, я читал его одно великое произведение - «Фауст». Больше с его творчеством я не знаком. Я вообще не люблю стихи, никогда их не читал, не учил.

– А художественная литература?

– Больше, скорее, фантастика и фэнтэзи. Эти книги очень много в детстве читал. Брэдберри, Роберт Желязны и очень много других имён, которых не помню. Классику не люблю. Единственный, кто мне нравится – Эрих Мария Ремарк. Читал несколько его произведений, он меня зацепил, очень красиво писал. Помню, даже прослезился на одном произведении. Это была «Ночь в Лиссабоне. Последняя остановка». Очень сильное произведение!

– В городе, где вы родились, нет дельфинов. Почему дельфины? И почему мёртвые?

– Очень просто. Как это случилось? В святых писаниях есть фраза: «Сначала было слово». У «Мёртвых дельфинов» вначале была песня. У меня появилась песня, которая была не похожа на всё, что я до этого писал. Почему, не знаю, назвал её «Мёртвые дельфины». Потом стал задумываться: откуда это вылезло и почему это случилось? На этом сформировалась какая-то собственная философия, течение, направление творчества. Я уже не мог писать песни хуже – или так же, или лучше. С этой песни всё пошло, и я решил, что родилась дельфиновская философия, отсюда и пошли «Мёртвые дельфины». Как я сам для себя это объясняю, для меня дельфин – рафинированный человек в хорошем смысле этого слова. Человек, у которого убраны все его негативные качества и оставлены позитивные.

А мёртвые… Человек может стать вечным только после смерти. Поэтому для меня мёртвый дельфин – вечный совершенный человек.

– В Назрани вы долгое время работали на стройке.

– Там было много строительства. Люди делали частные дома. Чтобы зарабатывать себе на жизнь, работал штукатуром-маляром, вёл отделочные работы в помещении - лепка, накатка, оформительские работы на стенах и потолках. Работал года два.

– Почему вы решили сначала стать звукорежиссёром, а потом и организовать группу?

– Со звукорежиссёром всё просто. Дело в том, что только благодаря этой профессии у меня был доступ к аппаратуре, которая была на местной филармонии, к инструментам. И вот на базе всего этого работал звукорежиссёром, а параллельно сделал группу. На этой базе мы играли и делали свои первые шаги. Более-менее звучащие.

– С какими проблемами вы столкнулись при организации группы?

– С написанием песен проблем не было. Единственной проблемой было то, что все мы писали современные, жёсткие тексты с какими-то смелыми фразами, посылами. А так как республика достаточно консервативная, мы нарывались на резонанс старейшин и людей, которые не принимали излишнюю смелость и эмоции. Для Республики Чечня это было смело, очень модно, чересчур современно.

– Когда вы поняли, что музыка вашей группы успешна?

– После первого концерта. Группа родилась весной 1994 года. За месяцев восемь до войны. На первом концерте, сольнике, когда пришли на нас, была аппаратура, свет, режиссёр, и это можно было назвать концертом - было 2 сентября 1996 года в городе Назрани в ГДК.

– Расскажите о «Студенческой весне». Что вы там исполняли? И что запомнилось с того фестиваля, после которого вас знал весь продвинутый Кавказ?

– Мы пели три песни. Одну точно помню - «Сто холмов». После этого её нигде не пели. Сейчас её записываем в более взрослом варианте, и она войдёт в новый, второй альбом. Это было начало мая 1997 года. Нас туда просто попросили поехать от Республики Ингушетия, от ингушского университета и представлять их интересы. Туда съезжались учащиеся. Там были группы со всего Северного Кавказа, даже Закавказья. Было очень много команд, участников, каких-то квнщиков. Это был большой фестиваль, шёл несколько дней, дней пять. «Зелёный театр» под открытым небом был переполнен. Мы приехали, спели и победили.

– Как складывалась ваша музыкальная жизнь после Нальчика?

– Этот фестиваль ничего нам не дал. Музыкальная жизнь складывалась тяжело из-за того, что у меня не было постоянного местожительства, мне постоянно приходилось скитаться, голодать, искать деньги на жизнь. Был очень длинный период, когда я вообще не занимался группой, потому что не имел такой возможности – ни технической, ни моральной, ни финансовой, никакой. Более-менее, реанимироваться и вернуться к творчеству смог уже в Москве по приезде в 2000 году.

– Какое место занимала музыка в вашем детстве?

– Я слушал очень разную западную музыку. До сих пор люблю слушать Сандру. Её слушал с третьего по шестой класс. И «Скорпионз», и «Металлику», рэп, техно, «Доктор Албан».

– Когда впервые взяли в руки гитару?

– В 1994 году. Это была какая-то дворовая гитара, на которой все играли и пели от зари до зари блатные песни. Это была вся забитая гвоздями дека, обычного ленинградского производства, старая, изрисованная ручкой. Она как была чужая, так и осталась у хозяина. Сегодня её наверняка не существует в реальности, потому что уже тогда она вся распалась. На ней были записаны первые мои песни, так как не любил блатняк. Я предпочёл петь свои песни.

– Вы долгое время занимались кикбоксингом. Почему начали заниматься? Каких успехов удалось добиться?

– Я кандидат в мастера спорта. Дважды ломал нос. Я побеждал в соревнованиях, подавал надежды. Но война перечеркнула всё. Я жил в самом грязном, криминальном квартале Грозного Алды-Черноречье, там вырос. Для того чтобы быть на плаву и быть авторитетом среди своих друзей со двора, с соседних дворов, драться приходилось чуть ли не два-три раза в неделю. Драться нужно было умно. Мы с друзьями собрались и пошли в спорт. Кто на борьбу, кто на бокс. Я на кикбоксинг. Меня в боксе не устраивало то, что такие сильные части, как ноги, в принципе совсем не задействованы. А мне нравилось драться ногами.

Сегодня для себя поддерживаю форму, постоянно встаю утром и провожу 15-20-минутные бои с тенью, чтобы держать себя в тонусе, не забывать навыки, которые приобрёл. Если что, всегда должен дать сдачи, отпор, защитить того, кто рядом. Но так, чтобы я целенаправленно занимался, ходил в спортзал, бился на ринге в спарринге – такого нет в силу возраста, в силу профессии, которую я себе избрал.

Спорт смотрю, обычно силовые виды. Из более гуманных видов спорта мне нравится большой теннис. Особенно женский. Люблю смотреть скоростной бег на стометровки.

– Как относится мама к вашему творчеству?

– Сначала она думала, что занимаюсь ерундой, считала, что мне надо заняться более естественными вещами, потому что человек взрослый, и ей было тяжело это понять. По её мнению, мне нужно было получить экономическое или юридическое образование. Она думала как самая стандартная мама. Как все мамы, независимо от национальности и вероисповедания. Хотела, чтобы зарабатывал, и мне было жить легко. Боялась, что у меня не получится, потрачу на это все силы и время.

На каждую успешную группу или успешного исполнителя есть как минимум тысяча, которые не пробились. А среди них тоже очень много талантливых. Таланта, действительно, бывает недостаточно. Попасть в эту тысячу или десять тысяч – это единицы, это очень сложно, страшный риск. Мне немножко удалось пробиться.

Но потом, когда страна начала слушать мои песни и когда мама это всё увидела, она стала моим самым ярым фанатом, любит мои песни. Мама успокоилась, она рада моему успеху. Она спрашивает, что происходит, интересуется новым альбомом до тошноты. Я устал ей объяснять: «Мама, я его пишу. Пишу». – «Почему так долго? Когда?»

– Самое яркое впечатление, которое на сегодняшний день осталось у вас от выступлений перед публикой?

– Когда видел перед собой больше ста тысяч человек, и я перестал петь. Ребята просто аккомпанировали. И я понял, что больше ста тысяч человек, наизусть, хором, в унисон поют нашу песню. Даже сейчас, когда говорю и вспоминаю это, у меня мурашки по коже. Я понимаю, что можно по-разному закончить свою жизнь, но ради таких моментов стоило творить. Эти вещи не покупают ни за какие деньги, ни за что. Такое количество людей так просто не заставишь петь песню насильно. Это незабываемо. Это лучше вкусной еды, денег, лучше всего.

– Есть ли те вершины в музыке, которые бы вы хотели покорить?

– В России, в достаточно недокрученном статусе у меня нет по этому поводу никаких иллюзий. Может быть, чуточку нескромно говорить об этом, но это амбиции, я ничего не могу с этим сделать - с удовольствием получил Грэмми, хочется сыграть совместный концерт в Лондоне с группой “Radiohead”. Это глобальные вещи. А пока это звучит достаточно смешно. Но кто знает? Лет пять я вообще ночевал на колонках, в подвале и нечего было кушать. А сегодня я немножко звезда рок-н-ролла в России. Может быть, дойду и до того, о чём мечтаю сейчас.

– Что должно лежать в основе мира разных наций нашего государства?

– В первую очередь – терпимость друг к другу, лояльность, без лазаний  с уставами в чужие монастыри. Каждый народ в отдельности должен понимать и уважать культуру другого, понимать, что она многовековая, если не тысячелетняя и у каждого это прошито в ДНК. На этой почве всё и вырастет: и дружба, и взаимозачёты совместные и позитивные. Всё, всё, всё.

– Ваши пожелания всем любителям вашего творчества?

– Верьте, ждите и надейтесь. Мы всё запишем, снимем и всех победим. Насчёт другого я не считаю себя достаточно мудрым, чтобы что-то желать глобальное всем. Я не созрел до этого. Думаю, придет время и до всего у меня найдётся пара-тройка мудрых предложений. Но пока, к сожалению, их нет. Но я живу, мудрею, и, может, через пару лет мне будет что сказать. Пока всё, что говорю – о нашем творчестве.

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru