Туризм / Алтай / РИФформа / Другие знаменитости

ЕГОР ПИРОГОВ:

«Я БЫЛ АБСОЛЮТНО БЕЛЫМ ЛИСТОМ»...

Специальное интервью для Алтайского края [30 января 2007 г.]

Евгений Гаврилов: – Егор, чем вас привлёк проект «Проверено на себе»? Какие самые неожиданные оригинальные испытания вы запомнили на протяжении съёмок этой программы?

Егор Пирогов: – Так получилось, что и учёба во Франции и работа в России были очень регламентированными, правильными, рафинированными, разложенными по полочкам, и в результате оказалось, что человеку исполнилось 30 лет, а он ничего как мужчина не попробовал в жизни. И видел жизнь исключительно городского человека, урбанистического, который боится животных, собак, болот, комаров, переночевать на земле. Ничего в моей жизни не было: никаких походов, приключений, драк, никаких разбитых локтей, синяков, гематом. Я был таким пай-мальчиком.

И когда продюсеры «Проверено на себе» обратились ко мне с этим предложением, я подумал, что это действительно уникальная возможность, когда можно за короткий промежуток проиграть несколько сценариев своей жизни. Потому что всё равно, рано или поздно, мы задаём себе вопрос: правильно ли мы сделали выбор, может быть, если я был бы тем или тем-то то жизнь сложилась по-другому. А это - редкая возможность попробовать на себя примерить одежду очень разных профессий, разных сообществ людей, грубо говоря, главная цель – превратиться в нормального, полноценного мужчину, который не боится драк, собак на парковке. Раньше я не мог из машины выйти, так их боялся. Сейчас – абсолютно спокойно отношусь к кроликам, сове, животным, и понимаю, что со многими из них я могу совладать. Это раз.

А четыре самых сильных впечатления – филиппинские хиллеры, которые проходят сквозь тело, не оставляя рубцов, следов, коррида в Португалии, потому что это невероятное испытание для любого мужчины, ни с чем не передаваемые впечатления животного страха, когда подкашиваются ноги, когда кажется, что ты просто упадёшь без сознания от страха, алтайские шаманы. До сих пор я сомневаюсь, что я сделал правильно, что позволил рассказать о своём будущем, включая последние дни, буквально всё. И многие вещи после этой программы уже исполнились. Поэтому нет причины не доверять тому, что говорили алтайские кудесники. И Чернобыль – невероятное эмоциональное впечатление. Это отдельная зона, вымерший край. Четыре сильнейших потрясения. И я очень благодарен программе, что я смог это почувствовать и проверить на себе.

– Насколько проще или тяжелее вам стало работать ведущим, когда программу покинула Лера Турубара?

– Это тот редкий случай крепкой и большой дружбы, которая связывает нас с Лёлей. Мы познакомились на этом проекте, но несмотря на то, что теперь работаем в разных проектах, мы продолжаем дружить и поддерживаем отношения. С Лёлей было очень комфортно работать потому, что это профессионал высочайшей пробы, абсолютно некапризный, очень динамичный человек. А потом мы с ней не пересекались, поскольку у нас были две разные истории. Мы с огромным удовольствием встречались на озвучке на монтаже, иногда пересекались в аэропортах, но мы же не жили вместе в гостиницах, мы не были вместе в кадре. Как работаю, так и работаю, хотя по натуре я одиночка, мне легче одному.

– Как проходит процесс вашей работы - от напечатанного сценария до экранного образа?

– Это тот приятный случай, когда из-за того, что ведущего погружают в непростые физические обстоятельства, не остаётся времени на лишнюю игру, придумывание образа. Недосыпы, переезды сдирают с человека ненужную шелуху, и по сути тебе легче в кадре оставаться самим собой. Физическая нагрузка, страшно, непросто – тут не до большого актёрствования. В этом смысле этот путь в этом проекте очень сильно сокращён.

– В каких моментах вам приходится творчески подходить к материалу?

– Во-первых, взять любое интервью ни редактор, ни шеф-редактор не готов, потому что никогда не знаешь, что ответит человек, какая у него будет энергетика, будет ли ему хотеться разговаривать с тобой. Поэтому любое интервью как жанр – всегда авторство ведущего. Какие бы вопросы грамотно не подготовили это здесь и сейчас, он должен сориентироваться на месте и задать самый точный, правильный, нужный вопрос. Это раз. И два – бывают вещи, которые приходят в голову и которые нужно написать самому непосредственно на месте событий. Например, как у нас было, когда нас пустили на несколько метров до саркофага четвёртого блока. Это было грандиозное событие, поскольку нужно было написать какой-то текст о своих впечатлениях, возможностей для 10-15 дублей нет, есть только возможность выскочить на несколько минут из оцинкованного микроавтобуса, встать, выключить на несколько минут камеру и записать. В эти секунды проявляется хорошие журналистские черты: за несколько минут на коленях успеть набросать самый точный текст, чтобы он был от тебя, от твоих переживаний, чтобы он был коротким и точным.

– Что вы открыли нового для себя, участвуя в программе?

– Человек может выдержать очень многое. Я всё время думал, что человек гораздо слабее. Человеческое существо невероятно сильное. Человек может приспособиться к любым обстоятельствам. Жажда жизни в нас как в существах неистребима. И главное, что жизнь - очень интересная штука, и она не ограничивается Москвой и Садовым кольцом. За Садовым кольцом фантастически красивый мир, частичкой которого хочется теперь стать. Хочется путешествовать, даже выходные не проводить дома, при любой возможности выезжать. Вы не поверите, я умудрился спустя полтора года после алтайской программы этим августом вновь вернуться на Алтай уже самостоятельно, поскольку я так заразился, что вновь проделал этот маршрут, но уже лично сам. А это многого стоит, так как мы очень инертны. Если мы куда-то едем отдыхать, то мы едем по каким-то очень известным туристическим маршрутам, и ничто нас не может заставить сделать шаг в сторону – влево, вправо. А именно там всё самое интересное.

– Вы относите себя к трудоголикам. Как обычно складывается ваш день? Как вы его планируете? Что позволяет вам успевать?

– Во-первых, Москва очень дисциплинирует. К сожалению, хочешь или не хочешь, а любой москвич не принадлежит самому себе. Москва сама планирует за тебя день. Своими пробками, опозданиями людей на съёмки. Тем, что ты неожиданно попал в пробку в месте, где никогда не стоял. Во-вторых, в жизни никто не отменял платёж за квартиру, телефон, покупки продуктов, химчистку, ремонт обуви – вещи, которые тоже нужно делать. Я, например, планирую, что у меня будет через две недели подробно час в час, день в день. И поэтому перестаёшь напрягаться, относиться к этому графику, как к тяжёлому испытанию. Ты просто расслабляешься и понимаешь, что сейчас закончилась передача, дашь интервью, сядешь, напишешь четыре листа текста, потом сядешь, переедешь… Ты делаешь вещи уже как образцово-показательный робот. Но я очень люблю этот город, он лучший на планете. Я в него влюблён.

– До того как вы стали участвовать в проекте «Проверено на себе», у вас был авторский проект «Однокашники». Есть ли в вашем творческом багаже новые, чисто авторские проекты?

– Есть. Как раз сейчас. Мы запускаем новый проект, пока рано говорить о названии. Это будет очень неожиданно даже для меня. За что я и люблю телевидение: возможность каждый или через телевизионный сезон менять некоторое направление своей работы в некую тематику. Таким образом жизнь не кажется монотонной. Конечно, отличие авторского проекта от проектов, где тебя приглашают просто как ведущего, колоссальное. Надо сказать, что роль ведущего, конечно, при всей своей сложности несколько расхолаживает. Ты не несёшь моральную и нравственную ответственность за целиком проект, как было в «Однокашниках». В том проекте работали по 20 часов, когда каждое слово, каждый герой, встреча, каждая эмоция - через собственный опыт, нервы. Здесь немножко другой подход, но больше относишься как к хорошей, ответственной, серьёзной работе. У меня ощущение, что авторских проектов на ТВ будет всё меньше и меньше.

У меня отдохнули мозги за эти пять лет от гигантской ответственности выплаты заработных плат и прочего. Сейчас я понимаю, что хочется сделать шаг вперёд для того, чтобы сделать то, что ты хочешь сделать, ты придумал, написал, нужно набрать в лёгкие воздуха и решиться на продюсерство. Пусть даже не финансовое продюсерство, пусть творческое, но ты придумал проект, пробил, уговорил людей, нашёл финансирование. Да, ты не занимаешься технической стороной вопроса, не занимаешься вопросами съёмок этого, но ты создаёшь целиком и полностью проект. И я чувствую, что сейчас, зализав раны, мне хочется к этому вернуться.

– 9 лет вами отдано театру. Иногда вам становится жалко, что вы ушли из Малого театра. Почему вы не поучаствуете в той же антрепризе?

– Очень многие относятся к телеведению, как к какому-то достаточно лёгкому процессу, когда можно прибежать, загримироваться, засняться, убежать и чем-то другим заниматься. Может быть, в силу моего внутреннего устройства я не успеваю заниматься 3-4 делами. Это большой минус - у меня это не очень получается. Была бы возможность, я бы с удовольствием. А вот времени нет. Потому что есть ещё и жизнь: интересные книги, фильмы, романы, свидания, поцелуи, путешествия. Жизнь одна. Мы живём здесь и сейчас. Только работой жизнь не ограничивается. Это для меня колоссальное открытие последних лет. Я был исключительным трудоголиком. Жизнь для меня - это работа. Сейчас нет. Это возраст. Это нормально.

– Как получилось так, что вы, не имеющий в детстве ни телевизора, ни радио, ни дискотек, попали на курс Льва Додина?

– Совершенно случайно. Была в каждой школе такая позиция для галочки: стихи к 9 Мая обязательно читать на маленьком поселковском параде. На одном из таких мероприятий, поселковского масштаба, я читал стихотворение, посвящённое Дню Победы. Дальний Восток – это среда обитания бывших ссыльных, людей, которых репрессировали, которые по состоянию здоровья или каких-то причин не прижились, не приросли и остались там жить, и вот меня увидела бывшая актриса ленинградского театра. Она подошла ко мне, убедила меня с ней позаниматься, подготовила мне программу, и по сути она меня отговорила от того, что я планировал очень серьёзно все годы. Я хотел быть учителем истории, никак не связанным с театром, телевидением, кино, и я готовился в педагогический институт, очень хотел поступить. А она доказала мне, что лучше попробовать и не жалеть, чем не попробовать, а потом жалеть. Я буквально за 3-4 месяца до окончания 10 класса всё поменял и рискнул полететь в Ленинград.

Скажу честно, поступил от собственной глупости, а не от умности. Я вообще не понимал, к кому я поступаю. Я был абсолютно белым листом. Например, если люди не поступали к нему в этом году, были готовы пропустить четыре года, работая дворниками, посудомойщиками или ещё кем-то, чтобы потом, спустя четыре года, вновь попробовать к Додину. А для меня Додин был просто пустой звук. Был бы другой педагог, то я к нему бы поступал. А поскольку не было этого невероятного пиетета перед ним, я чувствовал себя достаточно легко, свободно. Я плакал, смеялся, но не зажимался. Я только спустя полгода узнал, сколько человек было на место. 2500 тысячи. Если бы я это знал, умер бы от страха ещё перед входом в приёмную комиссию.

– С какими трудностями вам пришлось столкнуться при переезде из Уссурийской тайги в северную столицу?

– В 16 лет нет никаких трудностей. Кроме голода, отсутствия денег. Но, по-моему, все через это прошли, все где-то подрабатывали, мыли полы, «стреляли» «от стипендии до стипендии». Сейчас это было бы страшнейшим испытанием. Не дай Бог, не приведи Господи! Сейчас это становится как приключение.

– Расскажите о вашем участии в двух нашумевших шоу - «Клаустрофобия» и «Гаудеамус»? Какую роль вам приходилось играть?

– Я горжусь, что участвовал в этих спектаклях, поскольку они взяли все национальные премии во всех странах в течение семи лет. Это была возможность поиграть на лучших театральных площадках планеты, начиная от Комеди Франсе и кончая Ковент Гарденом, в Лондоне, побывать в прямом смысле во всех странах, на всех континентах, познакомиться с огромным количеством известных людей, актёров, встретить Ростроповича и Барышникова на своём пути, Лайзу Минелли – знаковые личности.

Это были такие командные спектакли, не было главных ролей. Это было зрелище, сложенное из множества ярких эпизодов. По большому счёту все были главными и все были массовкой. У каждого было по несколько своих эпизодов, в которых он был звездой, на которой держался этот эпизод, но в общем это была командная постановка. Они же родились из студенческих работ, это по сути были студенческие спектакли. Это был реальный бесценный опыт, но я «объелся» театром.

Я был, например, вечным студентом, главным врачом Мавзолея… Там было много кусочков, которые сейчас даже сложно идентифицировать, спустя столько лет.

– Самое яркое выступление в вашей практике?

– Это единственное выступление в Москве. Мы, будучи ещё совсем молодыми ребятами, объездили все страны, перездоровывались со всеми президентами, повидали звёзд и лучшие площадки, не могли сыграть этот спектакль в России из-за того, что технически он был невероятно сложным. Я говорю про «Клаустрофобию». Если мы играли в Тулузе неделю, то в Тулузе отменяли все другие спектакли в других театрах на эту неделю, потому что техника с других театров свозилась на одну сценическую площадку, чтобы обеспечить финал «Клаустрофобии». И в Москве, к примеру, технически было невозможно сыграть этот спектакль. Кроме одного случая, на какую-то национальную российскую премию мы приехали спустя много лет в Москву. Это было такое событие. Мы играли в театре на Таганке. Я до сих пор помню, что когда говорят, что на люстрах люди висели, то мы видели, как люди висели на люстрах. Когда сидели в два-три слоя на коленях друг у друга. Это была невероятная гордость! Тогда мы только стали понимать, что мы учились у величайшего мастера! Одно дело видеть реакцию иностранного зрителя – всё-таки между нами языковая, социальная стена, всё-таки мы перелетаем, переезжаем – сегодня это немцы, завтра – французы, послезавтра – итальянцы. А тут – русские люди и знаменитейший, легендарный русский театр. И вот в этот же год, когда мы сдавали экзамены уже по истории современного театра, была невероятная гордость вытянуть билет, в котором спектакль, где ты играешь. Роль Додина, роль «Клаустрофобии». Ты сдаёшь историю современного театра, и маленькая частичка в этой истории есть твоя.

– Самая лучшая сцена, на которой вам пришлось выступать?

– Есть такой маленький итальянский городок Сполетто на юге Италии, и мы однажды играли там несколько спектаклей в страшную, фантастическую 50-градусную жару, когда плавится камень, невозможно находиться на улице. Там странный театральный комплекс на основе старой католической церкви Николая Чудотворца. Это была настолько уникальная площадка, где за кулисами на выщербленной стене мы могли видеть остатки огромных рукописных икон. Там было невероятно прохладно, торжественно, красиво.

– Почему за девять лет не было попробовано ни одной новой постановки?

– Потому что постановки пользовались невероятным успехом. Это было не просто творчество в чистом виде. Додин - это не только величайший режиссёр, а один из блестящих театральных менеджеров. Это не просто человек, который создал гениальный спектакль «Братья и сестры», «Клаустрофобию», «Безотцовщину» Платонова, а он может блестящим образом подавать театральные постановки, что в современном мире крайне важно. А постановки были очень востребованы, поэтому гастрольный график был плотным. А мы в это же время ещё и учились. Мы должны были получать дипломы. Ситуация была осложнена тем, что в какой бы мы стране не были, к нам прилетали педагоги из Петербурга и по утрам в гостиницах в конференц-залах читали лекции, мы отвечали на вопросы, сдавали экзамены. Неважно, где мы находимся: в Вене, Зальцбурге, Риме. Мы сдавали экзамены, и вместо четырёх лет мы учились семь. Только спустя семь лет мы получили дипломы «Театра музыки и кино».

Будучи первокурсниками, мы сыграли «Клаустрофобию», и, будучи студентами, мы её играли в разных странах и на разных площадках, параллельно продолжая учёбу. Затем, чуть позже, мы стали репетировать пьесу Платонова «Безотцовщина», но это был как раз тот период, когда  набрался мужества и честно себе сказал, что я не хочу заниматься театром. В этом надо было однажды себе признаться. Это было невероятно сложно. Потому что от Додина не уходят. Ты как личность сформировался в мастерской именно у этого человека. Я очень рад, что не позволил себя обмануть.

– В вашем детстве, как вы сказали, из спорта было только плавание?

– Нет, бег с препятствиями по тайге, купание в холодных реках, обдирание коленок, лазание по тополям. У меня было очень счастливое детство, я ему благодарен. Оно было напрочь лишено благ цивилизации: ни мороженого, ни жевачки не было. Но зато у нас была удивительно красивая природа, возможность играть в «казаки-разбойники», носиться, ломать руки и ноги. Этого было вдоволь.

– Ваши пожелания жителям Бийска Алтайского края?

– Я искренно влюблён в этот край. Если бы это было не так, я не вернулся бы туда во второй-третий раз. Самое моё сильное впечатление в жизни. Я даже не предполагал, что в сердце России может быть красота, сравнимая с лучшими произведениями искусства. У меня большое искреннее желание, чтобы эта красота сохранилась, чтобы сохранился устой жизни Алтая, невероятно красивая поэзия, корни, отношение к природе, духам земли, неба. И, конечно же, желаю лёгкости жизни, потому что с каждым годом именно эта составляющая, черта жизни уходит.

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru