Туризм / Алтай / РИФформа / Писатели

ЛЕВ ДАНИЛКИН:

«ПОЭТ НИКОГДА НЕ ОБМАНЕТ СВОЕГО ЧИТАТЕЛЯ»...

Евгений Гаврилов: – Какие работы вышли из вашей творческой лаборатории в последнее время?

Лев Данилкин: – Мои недавно появившиеся книги - «Человек с яйцом» о Проханове, и вторая книжка, год назад, - «Круговые объезды». Ещё одна книжка, которую не написал, а перевёл - Джулиана Барнса «Письма из Лондона». По-прежнему работаю в журнале «Афиша», где веду раздел «Книги». Недавно появилась новая интересная работа – книжный блог «Афиши», рубрика, представленная в другом варианте, вроде ежедневной газеты про книги, которую я, собственно, и делаю. Информация обновляется каждый день.

– Вы говорили, что работа в ежедневном режиме вам не нравится и вас более устраивает еженедельный или ежемесячный формат.

– Да, это правда. Но возник странный новый жанр – Интернет-дневник, которым многие пользуются, как личным персональным дневником. Это может быть способ поговорить о каких-то более профессиональных вещах. Например, о литературе, книгах, в частности, это способ отслеживать новости, вспоминать какие-то неактуальные события.

«Афиша» - информационное издание, для всего, о чем здесь идет речь, должен быть информационный повод. В блоге можно написать о книге, которая вышла 300 лет тому назад - просто так, без повода. Вспомнить о лауреатах премии Буккера за последние десять лет и посвятить им подробные разборы текстов, детально рассказать об этом. Блог – пространство для манёвра. Занимаюсь этим проектом всего пару месяцев, но и от двухнедельного режима работы никуда не делся, просто к журналу прибавилась эта самая ежедневная Интернет-газета.

Мне страшно нравится перечитывать книжки - и впервые за 8 лет у меня появилась такая возможность. Так произошло, к примеру, с романом Алексея Иванова «Блуда и МУДО» - захотелось понять, почему этот роман оказался не таким популярным, как мне представлялось. Я ему сулил радужные перспективы, а прогнозы не оправдались. Это тоже стало темой для разговора.

В блоге могут быть и новости6 и аналитика. Я завел рубрику, которая называется «Стихотворение недели». Я много лет не писал про поэзию, потому что в журнале, бумажном формате это выглядело странным. Любителей поэзии гораздо меньше, чем читателей романов, о которых я обычно пишу. Тем не менее, есть эта любопытная аудитория, с которой есть о чём поговорить. Каждую неделю я выбираю стихотворение из написанных вчера или месяц назад, т.е. недавно, совсем новое и пытаюсь мотивировать свой выбор. Хотя самый существенный факт – сам выбор; комментарии к стиху факультативны, их читать не обязательно. Я часами, сутками ищу эти стихотворения, кучу руды перерабатываю.

– Лев Александрович, для вас критика поэзии более сложна, чем проза?

– Поэзия просто количественно отличается от прозы. Графоманов-поэтов больше, чем графоманов-прозаиков. Но на самом деле поэзию гораздо сложнее писать. У Сэмюэла Колриджа есть знаменитый афоризм: «Проза — это слова, расположенные в наилучшем порядке. Поэзия — это наилучшие слова в наилучшем порядке». Людей, которые способны выбрать лучшие слова и расположить их идеальным образом, единицы. Писать о поэзии проще: когда перед тобой возникают лучшие слова в лучшем порядке, ты их видишь сразу, проще отличить хороший поэтический текст от плохого, чем хорошую прозу от плохой. Стихотворение находится, как на ладони. Поэт никогда не обманет своего читателя. Тогда как прозаик может заморочить вам голову.

– Работать с поэзией было вашим желанием или жизненной необходимостью?

– Я очень давно хотел разговаривать о стихах - но много лет для этого не было формата. Мне давно хотелось найти место, где можно выкладывать хорошие стихи. Сказки про то, что поэзия в России кончилась на Бродском - такая же нелепость и пошлость, как псевдо-афоризм "литература умерла". Не обязательно это будут известные авторы, чьи имена стали их собственной маркой. Да, есть Лев Лосев и Гондлевский, но есть и 20-летние юноши и девушки, которым удаётся написать фантастической красоты стихи. Я бы не сказал, что сейчас хороших поэтов меньше, чем в период «серебряного века», 60-е годы ХХ века, когда каждый альманах "День поэзии" издавали миллионными тиражами. Сегодня литературе приходится конкурировать с другими СМИ. Читать стихи труднее, чем воспринимать комедийный сериал. У людей не бесконечное количество свободного времени. И им проще включить ТВ. Поэтому читателей поэзии меньше, чем зрителей сериалов. Не потому, что качество поэзии ухудшилось, а просто она занимает меньшее место во вселенной среднестатистического человека.

– Какому канону следуете вы, занимаясь поэзией в вашей рубрике?

–Мне ближе классический, домодернистский канон.

– Когда вы определили для себя, что вы можете заниматься критикой и вам это необходимо?

Критика происходит от греческого слова «судить». Вы не можете высказывать объективное мнение. То, что вы можете быть объективным критиком – иллюзия. Вы можете полностью исключить из своего обихода местоимение «я», но и в этом случае вы, по сути, обманываете читателя. Конечно, вы говорите о том, что это именно ваше суждение. Это такой род наглости, когда вдруг решаешь оказаться в роли существа, который пытается диктовать свой вкус, свой выбор миллионам людей.

Я не совсем такой критик, как это понимают до сих пор в толстых журналах. В 50-70-х годах быть литературным критиком означало разговаривать о каких-то 50 романах, которые появлялись в течение года. Было некоторое ограниченное количество литературных текстов, о которых неизбежно писали все.

Сегодня вы можете прийти в книжный магазин и обнаружить там миллион новых книг. После того, как рухнул «железный занавес», доступ, возможность к публикации упростилась. Вы можете опубликовать роман в Интернете, то же самое может сделать ваш сосед и миллионы людей. Количество текстов в мире колоссально увеличилось. На порядки.

Мне показалось, когда я начал этим заниматься, что литературный критик должен быть прежде всего эффективным фильтром, который отсеивает откровенно дурные тексты. Это самая главная его функция. Выбрать - опираясь на свой вкус. Тогда как "нормальные" критики берутся разбирать и плохие тексты, пристально взглядываться во внутренний мир плохого писателя; мне кажется, на это жалко времени. Гигантское количество текстов, о которых заводят разговор так называемые "профессиональные критики", не заслуживают таких подробных размазываний и разборов. Критики, как мне кажется, не имеют права слишком долго занимать внимание читателя. В мире есть сотни миллионов книг, которые интереснее прочитать самому, чем выслушивать какие-то странные суждения об одной из них критика.

Критик – это тот, кто может выбрать из сотни тысяч текстов, внешне выглядящих одинаково, хорошие. И как можно короче объяснить свой выбор.

– То есть критик – большей частью помощник, проводник?

– Да я бы даже использовал больше уничижительный термин – фильтр. Поскольку самого предмета критического суждения, "контента" стало слишком много. Мир за последние 15 лет сильно изменился. Количество информации увеличилось, и доступ к ней упростился. Каждый может сочинить плохой роман, стихотворение, пьесу. При таком раскладе общество более нуждается в критике-фильтре, чем в критике типа Белинского, "русский человек с идеями", как сказал о нем Розанов. Это не значит, что у критика не может быть никаких идей. Просто рассказывать о своих идеях и писать о книгах – два разных занятия.

– Что помогает вам в процессе фильтрации?

– Представления о каноне, внутренний камертон, слух на музыкальность фразы. Критик на самом деле не сможет увлечь своим вкусом кого-то ещё. Это иллюзия. За много лет работы в «Афише», мне кажется, не удалось убедить ни одного человека в редакции прочесть хотя бы один роман Проханова. Кстати, Проханов - пример того, что ни один критик, ни один фильтр не идеален. С Прохановым самый показательный пример. Я написал огромную книгу, где пытался объяснить, что Проханов – любопытный автор. Но в мире ничего не изменилось. На тиражи писателя Проханова это никоим образом не повлияло, и общественное отношение к нему не изменилось.

Мне казалось, что я должен это сделать по отношению именно к этому человеку, так как творилась какая-то гигантская несправедливость. Работал я в тот момент критиком или человеком с идеями – это уже вопрос. Может быть, я позволил себе слишком много высказаться. Я не вполне занимался фильтрационной работой. С другой стороны, это моя личная книга, а не моя журнальная деятельность.

– Что поддерживает вас в вашем столь непочётном сегодня деле критического анализа литературы и книг? Ведь заниматься обзором автотехники более престижно.

– В течение года я вёл в газете «Известия» репортажи с «Формулы 1». Это было где-то в 2000 году. Это пример, что литература и автомобили не такие уж далекие друг от друга сфера деятельности. У меня был друг, литературный обозреватель газеты «Коммерсант» Михаил Новиков, который был одновременно и автомобильным критиком. К несчастью, он погиб в автокатастрофе.

Я мог бы говорить, как люблю литературу. Но это очевидные истины, которые мне неловко произносить. Более того, ездить на мотоцикле мне нравится не меньше, чем читать какой-нибудь прохановский роман. Однако я гораздо чаще валяюсь с книжкой, чем езжу на мотоцикле потому, что литература дает больше, чем самое быстрое перемещение в пространстве. Литература говорит правду о том, как все устроено, дает более точное представление о мире, чем что-либо еще; хороший текст - это как бы модель Вселенной, в которую ты погружаешься, и тебе становятся очевидны мириады звезд, лабиринты сцеплений, истина вдруг становится ясной. Писатель Иличевский сказал бы, что литература - это как математика: способ доказательства, что Бог на самом деле существует. Поездка в автомобиле при всех её достоинствах ничего подобного дать не может. Тогда как хороший текст – это машина, которая показывает тебе, что Бог есть.

Это приватные вещи, и мне неловко публично выступать идеологом чего-либо. Просто во времена Белинского у критика было право работать такой идеологической машиной. Сейчас, как мне кажется, надо знать своё место и, прежде всего, быть фильтром. Всё остальное факультативно. Приватные вещи возможны в приватных разговорах, а не для того, чтобы я транслировал через средства массовой информации свой набор идей, которые мне кажутся правильными. Кто я такой, чтобы высокопарно рассказывать о своих идеях кому-нибудь, кроме своих ближайших знакомых? Писатель Пелевин называет это гурованием. Не надо строить из себя гуру; на всё, что мной сказано, необходимо вывешивать табличку: «Всё это касается только меня».

– Ваша настольная книга «Незнайка на Луне»?

– Да, вот она, сейчас передо мной лежит.

– Какое место из этой книги вам приходится чаще всего использовать в обиходе?

– Часто вспоминаю историю, связанную со Скуперфильдом. Сидением его в дупле, и, помните, как повезли его неожиданно впервые за город? Как он увидел животных и вскричал: «Смотрите, смотрите: овечки! Честное слово, овечки, чтоб мне провалиться на месте! Какие миленькие! А вон коза! Смотрите, коза! Да что же вы не смотрите?» Странный крик миллионера.

Или как они ехали в поезде, и на него пролилась бутылка газированной воды. Как он считал капельки и переводил их в деньги до тех пор, пока бутылка не треснула его по лбу. Или как в гостинице он воспользовался чужим зубным порошком. Трагическая, никем не понятая фигура! Это пророческая книжка. Там всё правда. Луна - это мир, в который мы угодили 15 лет назад.

– Кто приобщил вас к русскому языку?

– У меня преподаватели русского языка и литературы, наверное, в трёх поколениях. Потом, у меня был ряд замечательных учителей. Мне везло с людьми, которые учили меня литературе. Это мои идолы, с которыми я до сих пор поддерживаю связи.

– Как вас родители увлекли чтением?

– Первую книгу, которую я прочёл самостоятельно, была книга Носова «Незнайка на Луне». Помню, как меня с диким скандалом учили читать лет с шести читать. Мать заставляла меня прочитывать по странице в день; я ненавидел читать, и если страница оканчивалась на переносе, "коро-", то на этом я и захлопывал книжку. «Ва» оставалось на завтра. И никто меня не мог заставить прочитать слово полностью.

В какой-то момент мы перешли на «Незнайку на Луне», и мне стало так интересно, что я дочитал слово «корова» даже на другой странице. И много лет мне уже тяжело остановиться.

Недавно обнаружил свои школьные записи, куда вносил мной прочитанное. Это что-то вроде дневника. Удивительно, что тетради у меня сохранились лет за семь. Там длинный список книг. Так вот, я с ужасом обнаружил, что там 90% составляет злополучный «Незнайка на Луне». Я его перечитывал, как Библию! Там было много и других наименований, но в основном всё крутилось вокруг «Незнайки». Странно…

В этом году уже столетие Носова. В своё время я носился с мыслью написать биографию Николая Николаевича Носова, встречался уже с его внуком, писателем Игорем Носовым. После книги о Проханове, книгу о Носове писать сложно. Это не остросюжетная книжка. Так я и не собрался... Мне кажется, что столетие Николая Носова должно быть как государственный праздник.

– Много ли времени вы в детстве и юношестве отдавали спорту?

– Если я скажу да, то найдётся слишком много тех, кто будет надо мной смеяться. Не хочу быть смешным, но довольно много времени посвятил беговым лыжам. Спорт у меня довольно много занимал времени, но я никогда не был хорошим спортсменом. Мне нечем хвастаться. Мне кажется, человеку, который ничего не достиг в чём-либо, лучше об этом помалкивать. Я бы странно выглядел в виде пророка физической культуры.

Сегодняшняя моя профессия связана с тем, что ты всё время валяешься с книжкой. Если вы видели когда-либо литературных критиков, которые являются только литературными критиками, они, как правило, выглядят смешно. Они, видимо, много валяются на диване, и появляется в них нечто общее. Я всегда боялся этого. Мне кажется, что во мне человек на улице никогда не заподозрит во мне литературного критика. Хотя, возможно, я выдаю желаемое за действительное.

– Часто ли вы сегодня посещаете Ленинскую библиотеку?

– Прошли месяцы и годы, когда я с утра до вечера сидел в ней. Обычно туда или в «Историчку» начинаю ходить, когда что-то новое придумывается. Я там очень много времени провёл, когда писал книгу о Проханове. Когда начинаю писать какие-то книги, оказываюсь там.

Поскольку у меня профессия связана с новинками, конечно, чаще хожу в книжные магазины, чем в библиотеки. Новинки доходят до библиотеки года через два. В этом качестве они меня уже не интересуют.

– Вы закончили отделение «современный русский язык». Современный – это какой?

– Есть отделение истории языка, где изучают старославянский язык, историческую грамматику, средневековое развитие до того момента, как он пришёл в современное пушкинское состояние. Я занимался современным языком. Это язык, начиная от Пушкина. Структура такова: филологический факультет, русское отделение, современный русский язык. А ещё более мелкое подразделение – стилистика – особый отдел знания о языке, она просто приписана к современному русскому языку. В университете я был, скорее, специалистом по стилистике, чем по русскому языку в широком смысле.

– Когда пришли на работу в «Плейбой», вы столкнулись с уникальным случаем незнания редактором-индусом русского языка.

– Индус – комическая история. Был такой главный редактор-индус, в течение месяцев трёх, не говорил по-русски вообще. Его звали Виджей Махишвари. Анекдотический персонаж. Как оказалось, спустя некоторое время он овладел русским языком. Года через три нашего знакомства он мне позвонил в «Афишу» и сказал: «Помнишь, как я работал?», и пригласил на презентацию своего романа, написанного, как ни странно, по-русски. Помню, он еще сказал мне тогда: «Я буду кататься мой осёл», что бы это ни значило.

– Что бы вы отнесли к положительному из периода работы в этом журнале?

– Любой человек, который работал в глянцевых журналах, скажет вам, что реальная работа никак не связана с общепринятым представлением о "глянцевой" жизни. Не было ни халатов, ни бассейна с блондинками, ни сигар, ни мартини с водкой. Рутинная и мало чем интересная деятельность. Скорее уж материал для сатирического романа - о комическом несоответствии ожиданий и действительности, американского образа и русской жизни.

Единственно, что любопытно: там очень хороший отдел литературы, как ни странно. В американском «Плейбое» с 50-х годов традиция раз в месяц помещать хороший рассказ. В него не раз и не два писали рассказы все крупные американские писатели первого ряда: Мэйлер, Воннегут, Филип Рот. То же самое происходило и в русском издании. Это, например, единственный глянцевый журнал, где четыре рассказа напечатал Пелевин. В мои времена я этим и занимался. Выбором рассказов. Это была любопытная литература.

– Ваши пожелания читателям города Бийска Алтайского края?

– Не тратьте деньги на "бестселлеры". Самые лучшие книги никогда не становятся бестселлерами. Исключения несущественны.

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru