Туризм / Алтай / РИФформа / Артисты

АЛЕКСЕЙ ГУСЬКОВ:

«Я ПЫТАЮСЬ РАССКАЗАТЬ, ЧТО МЕНЯ ВОЛНУЕТ»...

Специальное интервью для Алтайского края [26 ноября 2006 г.]

Евгений Гаврилов: – Алексей Геннадьевич, какие новые фильмы с вашим участием ожидают зрителей в ближайшее время? Какие из новых проектов вам кажутся наиболее удачными?

Алексей Гуськов: – Я снимался с Полиной Кутеповой в фильме по замечательной повести Андрея Платонова «Возвращение» - картина, которая появится в кинотеатрах в мае под названием «Отец». В фильме Б. Худойназарова «Танкер «Танго», а также в фильме молодого режиссёра Евгения Звездакова «Неверность». Снимался в восьмисерийном сериале «Важнее, чем любовь» («Женские истории Виктории Токаревой») по повестям российской писательницы Виктории Токаревой.

– Какие проекты вы продюсируете?

– Задумано и планов много. Обычно не принято об этом говорить. Когда это пойдёт в съемочный процесс, тогда и можно объявлять. Мы - люди суеверные. Съёмки намечаются на август.

– Какие новые премьеры готовит сегодня «Фабрика анимационных фильмов»?

– Это компания, которая заточена на то, где я работаю как актёр, а это к анимации не имеет большого отношения. Осталась только аббревиатура «ФАФ». Теперь она называется несколько иначе - «Студия ФАФ». А «Фабрика» сделала в своё время мультипликацию «Незнайки на Луне» и таким образом расшифровывалась. А сегодня это студия, люди которой занимаются телевизионным и художественным кино. Хотя мультипликация тоже будет. Я участвую как продюсер в компании, где режиссёром работает Александр Люткевич, который со мной делал «Незнайку на Луне». Думаю, что мультфильм получится – он человек талантливый. Не знаю, какой будет его вторая работа. Он планирует выйти с ней года через полтора с полным метром и маленькими сериями на экран.

– Фильмы, которые вы продюсируете и в которых часто участвуете, снимаются по любимой вами классике: Чехов, Андреев. Кто следующий? Какое место в ваших ближайших планах отводится любимому вами Достоевскому?

– Это будет Толстой. С Достоевским пока не знаю когда.

– Ваш фильм «Рагин» долгое время в планах фигурировал как «История одной болезни»...

– Это было рабочее название. Мы думали: рабочим названием были и «Война Иванова» и «Линия отрыва», а в итоге пришли к «Отцу». То же самое и с Чеховым - «История одной болезни». Было хорошее название - «Скорбный лист». Оказывается, что по латыни история болезни звучит как скорбный лист. Но название тяжелое.

В процессе работы включаются какие-то рычаги, картина складывается - что-то превалирует, основная линия вырисовывается, и в итоге для проката подбирается название. Таким образом фильм и стал называться по фамилии главного героя. Что оказалось гораздо важнее. Странная фамилия - Рагин.

Всегда название определяет коллектив. Я могу сказать только в последней стадии – вот здесь останавливаемся. Мне нравится название «Рагин».

– Алексей Геннадьевич, в проекте «Рагин» была применена оригинальная обработка плёнки. Кто это предложил? Как вы отнеслись к этому дорогостоящему процессу как продюсер?

– Всегда, если ты хочешь добиться художественной правды, а Чехов этого требует, то все клееные бороды, усы, всякие папье-маше не должны быть видны. Невозможно из актёров подобрать такое количество людей, которые своими бородами и усами соответствовали бы образу. Поэтому пришлось искать решение художественно-операторское. И мы нашли общий язык с Артуром Гимпилем - очень интересный молодой оператор. Его работу все отмечают. Он пошёл на сложный для себя процесс, применил специфическую обработку плёнки, которая требует определенного способа съёмки. Процесс был неудобный для оператора, тяжёлый.

То, что я согласился – не столь героический поступок. Всё закладывается в бюджет. Если есть целесообразность – надо делать.

– Как родилась идея издания книги Марии Ткаченко? Как она реализовалась?

– Эта книга «разбежалась» по специалистам. Построена она, с одной стороны, просто, а с другой стороны, и могучно. Просто с той точки зрения, что героями Чехова названа сама Россия, и филолог собрала и систематизировала таким образом фамилии в алфавитном порядке. Первый столбец - фамилия, имя, отчество, дальше идёт род деятельности, профессия, все примечания, которые указывал Антон Павлович именно к этому имени и фамилии, и дальше название произведения. Условно говоря, на личных примерах «Дифтерит дамский» – актёр - первый любовник, рассказ «Актёрская гибель».

В гранках я нашёл и «себя». Брама-Глинский, по паспорту Гуськов, род деятельности - первый любовник. Книга продалась прилично. Даже в московских магазинах. Её часто заказывали, закупили многие библиотеки. Но это уже по другим ценам.

– Вы пришли в продюсеры практически закончив МВТУ им.Баумана, школу-студию МХАТ, проработав актёром театра и кино. В чём вы видите преимущества вас как продюсера перед другими представителями этой профессии? Что вам мешает из прошлого?

– Преимуществ ни у кого нет. Знаете, кто и как ведёт каждый раз своё дело – это загадка. Я считаю, что фильм - это дело семейное. Нужно создать некую атмосферу, чтобы все самолюбия - операторское, режиссёрское, актёрское - были построены на идею, дело. Для коммерческой составляющей у нас в компании существуют совершенно другие люди, и я от этого сознательно убегаю. Здесь нужно проявлять другой склад ума, понимать, что эта продукция на входе будет стоить рубль, а на выходе - рубль двадцать. Я представляю некую творческую часть. Моя задача - угадать, чтобы художественный материал был интересен очень большому количеству людей в этой стране.

Продюсер продюсеру рознь. Есть продукт «А-Медиа», где покупают клишированный американский продукт, приносят сюда, и мы получаем «Няню», которую смотрит вся страна. Мне это глубоко не интересно. Я на это свою жизнь не хочу тратить.

– В одном из интервью вы сказали, что из тех фильмов, где вы снимались, продолжение можно сделать только разве что у «Классика». Почему вы считаете, что продолжение всегда хуже начала?

– Можно сделать продолжение и у «Мусорщика». Просто по-разному строятся проекты. В «Классике» же нет развития характера. Они сразу угаданы. Вот такой герой Никоненко, вот такой мой герой. И по прошествии времени они могут прожить какой-то временной период, и появиться вот такие, какие были заданы. И дальше они совершают некую аферу, наказывают плохих. Так же они могут через какое-то время собраться и наказать других плохих, потому что мир, к сожалению, не меняется. Как были хорошие и плохие, так они и остались.

Продолжений вообще не люблю. Дважды в одну воду не очень входить хочется. Хотя, конечно, сквозной герой - это интересно, но… Сделано и делано. Надо идти дальше.

– Много времени вы сегодня заняты в театре?

– Сегодня я больше занят не в театре, а в антрепризах.

– Было время, когда вы считали, что вы не видите такой антрепризы, чтобы это было похоже на театр. Театр - это декорации, это костюмы, это обслуживающий персонал… Почему вы решились на участие в ней при вашей высокой занятости?

– Я участвую в одной из антреприз. Потому что все параметры, которые мне хотелось бы иметь, там исполнены. Там есть некое подобие декораций. Там есть любовь продюсера к тому, что он делает, нет понятия «чёс». Мы ездим по городам серьёзно. Мы дважды в месяц обязательно работаем в Москве на одной площадке. Там очень хорошо сбалансированный актёрский состав. Это замечательная классическая французская пьеса-комедия «Будьте здоровы».

– Это как бы прообраз настоящей антрепризы?

– Прекрасному пределов нет. Но это есть первый шаг.

– Алексей Геннадьевич, что вы вбираете в театре для того, чтобы потом прийти с этим на съёмочную площадку? И что вбираете на съёмочной площадке для того, чтобы реализовать на сцене?

– С годами я понимаю, что в принципе это одно и то же, только с разных ракурсов. Есть несколько иная техника, иное ремесло. А в целом для меня принцип один и тот же. Это чисто специфические актёрские вещи, и я не могу сказать, что люблю что-то больше, а что-то меньше. Всегда всё зависит от материала, от режиссёра, от команды. Просто в кино для меня всё складывается удачнее, интереснее, чем в театре.

– Некоторые говорят, что играть тяжелее на сцене, иные – в кино…

– Нет разделения на хороших театральных и актёров кино. Евгений Александрович Евстигнеев, с которым я имел счастье сталкиваться, который преподавал на моём курсе, просто был артист. Он мог великолепно играть и на телевидении, и в кино большом, и на радио, в театре, на эстраде – где хотите. Театральный актёр, киноактёр – всё это чушь.

– Ваша дипломная работа – спектакль Горького «На дне», роль Сатина в постановке Евгения Евстигнеева. В вашей жизни было много спектаклей, театров, режиссёров. Чем запомнился вам Евстигнеев и та постановка?

– Я, наверное, первый раз понял, что такое обобщающийся персонаж-образ. Евстигнеев на ухо каждому из нас нашептал суть этого человека. У каждого человека в данный момент времени есть своя болевая точка. И он её решает. Он нам на ухо нашептал, что актёрская профессия - это не строенные рожи, не клееные парики, бороды, а это то, что происходит внутри тебя. Чем больше ты себя найдешь в этой роли и привлечёшь свои собственные чувства, по поводу того, что задано автором, тем ближе ты подойдёшь. Если это классика, то чем ближе ты к этому материалу, тем ближе ты будешь к успеху. А успех предполагает некую обобщающую составляющую на эмоциональном уровне. От ума это восприятие не зависит.

Запомнилось началом пути. Определением для себя, что такое художественный образ.

– В спектакле «Аркадия» вы обнаружили недюжий талант комика. В чём была для вас сложность исполнения подобной роли? Когда, по-вашему, комик убедителен?

– Как в жизни. От комичного до трагичного один шаг. Для меня необходимо было затратить чуть больше усилий для решения данной проблемы. Если человек из всего делает проблему: как он берёт вилку, ложку, как он ест, смотрит, здоровается – то это для меня признак комичности. В «Аркадии» мой герой не видит ничего, кроме собственной жизни, дел, собственного «я». Всё у него завязано на это эго. А так, как он человек в общем незлобный, это вызывает улыбку и смех в зале. Если люди себя узнают: «Вот я, наверное, так же, не видя ничего, несусь напролом», то в зале смех и улыбка.

– Алексей Геннадьевич, ваш приход в актёрскую среду был во многом определён творчеством Анатолия Васильева. Как много вам пришлось общаться с ним в дальнейшем?

– Ни разу и никак. Просто я увидел в начале пути этого режиссёра, его спектакли, и они на меня произвели колоссальное впечатление. А дальше ни разу не пришлось встретиться, и, честно говоря, даже сейчас не знаю, чем он занимается. Он в России очень мало работает, и то, что он делает в театре, имеет очень малое отношение ко мне. А так как я ничего не успеваю смотреть и превратился в чукчу, который писатель, а не читатель, то не знаю.

Гораздо больше сейчас работаю в кино, потому что, слава богу, зрители вернулись в большой кинематограф, начали смотреть наше кино, есть возможность сниматься в полнометражных картинах, разных, разнообразных. На данный момент меня это занимает больше всего.

Если вспомнить даже 6-7 лет назад, то это представить себе было сложно. Мы в основном все были на ТВ, занимались сериалами, лучшими или худшими, но всё равно к нашему художественному кино имеет отношение очень слабое.

– Сегодня кино, телевидение и театр поглощены коммерцией. Можете ли вы сказать как продюсер, какое новое поколение вырастет на сегодняшнем кино?

– В общей массе, если верить в то, что искусство каким-то образом влияет на формирование (искусство влияет, безусловно, в целом, но я имею в виду театр и кино) мировоззрения и личности, то ситуация катастрофическая.

Если подходить к этому спокойно и здраво и понимать, что всё равно молодой человек до 13 лет живёт собственным эго, потом он хочет любить и быть любимым и т.д., то ситуация абсолютно нормальная.

Я вчера был на фильме «Апокалипсис» Мела Гибсона и видел полностью забитый зал в основной части молодыми людьми. И в конце фильма они хлопали. Я не очень приветствую усилия неголливудского - голливудского режиссёра Мела Гибсона – это уже вторая картина, где он пытается что-то нам сказать. И видите – есть огромное количество зрителей, которые хотят что-то услышать.

Это опять же показатель: и успех фильма «Остров», и колоссальный провал фильма «Меченосец». Это нормальный, естественный процесс.

Конечно, хотелось, чтобы (смеётся. - Ред.)… но не получится. Большая часть, 90 с лишним процентов - всё равно это развлечение. Это «Кривое зеркало», это то нищее, что вываливают. Но у нас есть право это не смотреть и не знать. Я этого не знаю. Я иногда читаю.

Мне задают вопросы, спрашивают. «Нет, что вы, я это не смотрю». Достаточно чуть-чуть заглянуть и увидеть – это всё не моё, и выключить. В этом прелесть телевидения. И в этом прелесть искусства, что оно субъективно. Вот и всё.

Что я хочу, у меня сегодня настроение вот такое. Я беру и включаю совершенно тупую стрелялку. И прекрасно, что она есть. А если у меня сегодня слезливое настроение, я беру фильм «Влюблённые» с Мерил Стрип, включаю и начинаю поливать слёзы. А потом делаю что-нибудь другое. Сказку «Властелин колец» или прочую мутоту. В этом прелесть. Пусть все цветы цветут.

Другой вопрос, что должны быть заданы некие художественные ориентиры. Но это, наверное, уже задача государства. Которое должно объявить, что всё-таки, господа, вот это называется классикой. А почему классика? Потому что говорит о светлых чувствах, светлых сторонах человека. Это сложный философский момент, но я опять же настаиваю, что это дело государственной политики в области культуры.

– Вы сказали, что встречи со зрителями показывают, на каком свете живём. Так на каком, по вашему мнению, свете сегодня  мы живём, Алексей Геннадьевич?

– Сложный вопрос, на который у меня нет ответа. Это, наверное, я говорил, привязываясь к какому-то периоду, 2001-2002 году… Тогда зрителей не было в кино, тогда нужно было спрашивать, что нравится, что не нравится. Именно на встрече. Когда были последний раз в театре, кино, что смотрели? Я вот это имел в виду.

– Листая свой еженедельник, вы замечаете: «Этот безумный, безумный, безумный мир!». Но никуда не деться жизнь – это движение. Как бы вы определили, где заканчивается жизнь и начинается безумие?

– Жизнь закачивается тогда, когда перестаю чувствовать, что я - отец, муж, сын, друг прежде всего. Когда я превращаюсь в машину, которая несётся, зарабатывает деньги. Когда ты начинаешь отвечать людям: «Позвоните позже, я занят». Хотя должно быть всё наоборот.

– Вы занимались многими видами спорта. Футбол, штанга, баскетбол, каратэ, академическая гребля. У вас были успехи в гребле. Почему вы бросили тогда заниматься спортом?

– Профессионально я никогда спортом не занимался и не стремился. Для себя, для здоровья. А воспитание было советское, и я попробовал практически все спортивные кружки, которые существовали в Доме пионеров по кругу. Но я поддерживаю себя всё равно в тонусе. Я продолжаю в свободное время бывать в зале. Утрами я, конечно, не бегаю, но поддерживать форму пытаюсь.

У меня вообще определенное отношение к спорту. Сейчас это огромная коммерческая составляющая, это зрелище. Олимпийские игры со времён того марафонца, который пробежал с криком «Победа!» - и разорвалось у него сердце, сильно изменились. Олимпийские игры стали погоней за рекордом. Человек обгонял соперника на три метра ещё в начале XX столетия. Глазом были заметны победы бегуна или когда прыгали в длину. А сейчас улучшают доли секунды и миллиметры. И долго спорят по поводу допинга и прочего. Физическое развитие человека находится в некоем тупике. Можно накачать себе губы, поменять вообще всё, залезть в чужую кожу, но бесконечно улучшать и заниматься своим телом нельзя. Это прекрасно видно, когда ты смотришь на людей, занимающихся духом. Они гораздо лучше выглядят. И в глазах и в телесной оболочке.

– Ваши пожелания всем любителям вашего творчества в городе Бийске Алтайского края?

– Во-первых, я бесконечно рад, что в городе Бийске Алтайского края есть хотя бы два или три человека, которым не безразлично то, что я делаю. Всё-таки с определённого периода времени я сознательно хочу поделиться, там, где продюсер, тем, что меня тревожит. К сожалению, а может, это нормальный, естественный процесс, но чем дальше, тем больше я вижу пустых, как барабан, историй. Когда спрашиваю людей, зачем вы это делали, мне говорят: «Но ведь это сейчас смотрят». А я всё-таки в последних своих работах, бывает неуклюже, бывает по-разному, но искренне пытаюсь в меру силы и таланта рассказать, что меня сейчас волнует.

Вот в мае в прокат выйдет фильм «Отец» по Андрею Платонову, по небольшому рассказу - ёмкому, глубокому. Это вторая попытка у меня после «Рагина» экранизации классики. И меня очень волнует, что такое дети. Я пытаюсь поделиться какими-то мыслями. И если кто-то меня слышит и кому-то это нужно, то большего счастья для актёра и продюсера нет.

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru