Туризм / Алтай / РИФформа / Артисты

ФЁДОР ДОБРОНРАВОВ:

«НАДО ЗРИТЕЛЯ НЕ ОПУСКАТЬ, А ПОДНИМАТЬ»...

Специальное интервью для Алтайского края [19 июня 2006 г.]

Евгений Гаврилов: – Фёдор Викторович, как вы впервые попали на канал «СТС»?

Фёдор Добронравов: – Нас пригласил Александр Цекало. Вместе с продюсером Славой Муруговым, с программой «Дорогая передача», которая выходила на «РЕН-ТВ». Всем составом пригласил к себе. Так мы и появились на «СТС». Канал вообще отличается от всех. Это развлекательный канал, где очень хорошая молодёжная бригада. А у меня и старший сын снимается в сериале «Не родись красивой». Не было душевных колебаний по поводу перехода на этот канал. Тем более, что до этого перехода мы уже были со многими знакомы, а с Александром Цекало я играю в одном спектакле много лет. Поэтому, когда он пригласил, у меня не было никаких сомненний. Сказали «да» - и всей бригадой перешли.

– Вы ушли из театра «Сатирикон»?

– Три года назад мне хотелось самому существовать, и я ушёл из «Сатирикона». Без ругани. Просто решил уйти в свободное плавание. А потом был звонок Александра Анатольевича Ширвиндта, он сначала пригласил меня на постановку, а после там и остался. В театре Сатиры.

– Какой работы в вашей жизни сегодня больше всего?

– Наверное, театра. Просто сейчас такое время, что единственное, что приносит доход – это, к сожалению, не театр. Хотелось бы заниматься только театром, но не получается. Реально деньги на сегодняшний день можно заработать только в кино. Может быть, что-то и поменяют наши «великие» руководители страны и министерства культуры, что-то придумают, и артисты в театре будут получать столько, сколько и в кино.  Тогда никаких проблем вообще не будет.

Всё моё время занимает театр. Сейчас отпуск, и всё время занимает кино.

– Чем для вас отличается работа в театре от работы на ТВ?

– Они отличаются принципиально. В театре долгое время всё репетируется, оттачивается каждый жест. Репетируем по году один спектакль. Вышел спектакль - и будь добр, сыграй то, что ты за годы работы в театре накопил. Всё вдруг на площадке сжимается в секунды. Театр отличается временными мерками.

Это две разные профессии: артист кино и артист театра. Артист театра должен каждый день доказывать, что он на что-то способен: сегодня, завтра, послезавтра. Всё вживую, без дублей. Дубляжа в театре нет, и плохой спектакль приходится десятками хороших заигрывать с ощущением в душе высоких критериев. А в кино как и успех, так и ошибка остаются навеки. Уже ничем не исправишь. Телевидение и кино – разные вещи. Если говорить о «6 кадрах» – это всё равно больше кино, чем ТВ. У нас подход телевизионный, мы снимаем не в студии, а на натуре. Как будто это маленькое тридцатисекундное кино. А на ТВ я никогда не работал.

– В чём сходство и различие «6 кадров» от большого кино?

– Хотели, чтобы они ничем не отличались. Просто бюджет иногда не позволяет подойти к тому или иному маленькому скетчу, всё продумать. Если это, грубо говоря, всё происходит в операционной, то здесь нужная операционная, а не её выгородка, потому что это сразу видно. Если действие во дворце, то нужен дворец, а не выгородка дворца. Хотели делать такую передачу, чтобы она была серьёзной, чтобы даже маленькие 15-секундные скетчи были сделаны в интерьере того, что есть, чтобы не строить ничего. Но не всегда наши возможности совпадают с нашими желаниями. Этим «6 кадров» похожи на кино. Нам приятно это, мы дурачимся на площадке, друг друга веселим. Если это получается, то и скетч получается смешной. Если это не получается, то скетч получается средненький. Ничем не отличается от большого кино.

– В каких проектах кино вы снимаетесь сегодня?

– Буквально три дня назад мы получили гран-при «Кинотавра» за фильм «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова, в котором я играл одну из ролей. Это современный фильм, где есть, как и в любом фильме, всё: и любовь, отсутствие взаимопонимания родителей и ребёнка, который не может устроиться в современном дурацком мире. Там есть и мистика, и мечта, сны - много. Здесь нет ничего преступного.

Этот фильм по пьесе братьев Пресняковых. Такой же спектакль идёт во МХАТе у Табакова на Малой сцене. Идёт с очень большим успехом и так же называется. Режиссёр спектакля - Кирилл Серебренников. Он-то после постановки этого спектакля и решил создать киноверсию. Там, правда, всего два человека участвуют из спектакля в этом фильме. Всех остальных он набрал вне спектакля. Так получился этот проект, в котором очень легко работалось. Был также «Приз кинокритики». Тема очень хорошая. Думаю, что он уже на пиратских копиях есть.

Сейчас снимаюсь у Сергея Сулика в фильме «Ликвидация», есть ещё много других планов. Мне это нравится, стараюсь поддерживать отношения с кино.

– Фёдор Викторович, как вы относитесь к изобилию на экранах фильмов с преступной тематикой?

– Я всегда и сейчас отрицательно относился к ней. Мне это никогда не нравилось. Есть масса прекрасного в нашей жизни, что можно воспеть, а не играть на сиюминутном киче и потребности. Нельзя зрителя опускать, надо его поднимать до каких-то высот. У нас сейчас в  кинематографе мало таких героев, как были Баталов, Рыбников – 100% героев. У нас их нет. Нет сказок для детей. Есть брошенное поколение. Никто не снимает сказки, ни один человек. А если и снимают, то я их даже не видел. Их почему-то никто не покупает, не показывает. Если бы на одном канале что-то было, то оно наверняка пролезло бы как-то. Это ужасно. Мы смотрим западные фильмы. Но у нас и у них разный менталитет, ценности, вера, отношение к дружбе другие. У нас всё было глубже, чем у американцев.

– У вас в жизни, если учесть работу в театре, а также «6 кадров» больше ролей юмористического плана?

– Да, но у меня есть разные роли, есть серьёзные. В балансе это замечательно, в котором чувствую себя комфортно. С глубокими драматическими ролями необходимо иметь ещё в запасе тройку спектаклей, когда можно повеселиться, подурачиться. Если перегружать себя одними трагическими ролями – можно с ума сойти.

– Как вы относитесь к юмору на экране сегодня?

– Я не отношу себя к знатоку хорошего юмора, но у меня есть своё понятие. Из всего, что сейчас происходит, я не вижу хорошего юмора. Его сейчас просто нет. То, что происходит на ТВ, не хочу называть фамилии, но это ужасно, юмор ниже пояса. Я не хожу на эти концерты, но иногда смотрю по ТВ, чтобы понимать, насколько сейчас нижняя планка опущена, чтобы не опускаться. С отвращением, но смотрю, чтобы быть, как профессионал, в курсе происходящего.

Юмор у нас закончился с Аркадием Исааковичем Райкиным. Были после него последователи именно его юмора, этого разностороннего – социального и бытового - качества. Карцев и Ильченко, Хазанов.

На сегодняшний день я не назову ни одного человека, который мог бы сегодня соперничать в качестве юмора с ними. Как будто специально люди не обращают на это внимание. Что были такие великие. Почему-то в их сторону никто не роет, а роют гораздо проще.

У нас тоже есть разговоры на канале «СТС», чтобы не опускаться до этого качества. Чтобы оставаться в стилистике, чтобы юмор был гораздо тоньше, не расшифровывать какие-то шутки, чтобы они были на уровне интуиции. Бывают текстовые, актёрские шутки. Сыгранные паузы. Это должно быть, а не расшифровывать, не заставлять людей смеяться за кадром. То, что сейчас происходит – стрижка денег и абсолютно ничего больше. А люди привыкли. Не люди нас сделали такими, а мы их в этом убедили, пытается убеждать кто-то, что этот юмор очень хорошего качества, над этим надо смеяться. Зрители не виноваты. Смотрю я на них, как они в зале смеются – и мне плакать хочется.

– Может, для того чтобы показать, что над этим надо смеяться, и появился американский смех за кадром?

– Не думаю, что именно поэтому. Я смотрю наши старые гайдаевские фильмы и вижу, что мне не надо ничего туда вставлять. Сам надрываюсь от смеха. Сцена в фильме «По семейным обстоятельствам» с логопедом (Быков и Евстигнеев) –просто уноси святых. Я ставлю на просмотр и не могу удержаться от смеха. А они играют серьёзную сцену. Там за кадром смех не нужен.

– Что лежит в основе классического юмора, о котором вы говорите? Какой основы не хватает сейчас?

– Основа всегда была и есть – желание рассмешить. Разные средства, которыми это делается. В этом и есть разница. Толи время сейчас на людей действует. Один и тот же анекдот зависит от качества рассказчика. Есть анекдоты, которые нужно слушать 15 минут. Только тогда он будет смешным. Торопливость наша, это «некогда». «А давайте здесь вставим смех. Непонятно, что это шутка». А шутки-то и не было. Корифеи абсолютно так же, как и мы, дурачились, и цель была одна - рассмешить. То, что применяется сейчас для этого – ужасно. Раньше многие говорили «нельзя» – партия, цензура и т.д. А сейчас вседозволенность. Отсюда источники нынешнего юмора. А раньше находили более тонкие лазейки, была кружевная вязь юмора. Хотя… На Чарли Чаплина никто особо не давил.

– Как планка юмора поддерживается у вас в театре Сатиры?

– Там есть люди, которые на этом качественном, хорошем юморе выросли. К сожалению, их остаётся мало. Всё меньше и меньше. Александр Анатольевич говорит, что это нельзя, а это можно, а это мы уже делали. Советуют «старики», что-то мы предлагаем. Что-то они принимают, а что-то нет. В «6 кадров» мы все одногодки. Нам легче: мы спорим, проще всё решается. А в театре Сатиры есть грань уважения, когда она просто не обсуждается. Говорит человек: «Мне кажется, что здесь немного пошловато». И начинаешь думать, как это сделать по-другому.

– Фёдор Викторович, как получилось, что вы стали актёром театра?

– Первый раз я приехал в Москву в 1978 году с огромным желанием поступить в Московское цирковое училище на факультет клоунады, эстрады. Но при поступлении были правила: до армии нельзя было брать. Мне предложили отслужить в армии и вернуться. А отслужив, я вернулся к себе на завод, на котором работал слесарем-сборщиком на разборочных работах. Появилась семья, и подумалось, что всё, хватит. И опять была самодеятельность, мы делали рок-оперу по Франсуа Виньону «Жажда над ручьём» в стиле «Юноны и Авось», «Хоакина Мурьетты». Благодаря этой самодеятельности поехал летом в Москву, провалился, возвратился к себе на завод. Опять самодеятельность, опять летом в Москву, опять к себе на завод. Так Москву и не покорил. И вот в очередной раз мне сказали: «Вот есть в Воронеже институт искусств. Поезжай туда». Поехал и с первого раза поступил.

– Почему был вначале выбор именно клоунады?

– Я всю жизнь был связан со спортом.  Долгое время занимался прыжками в воду. У меня был второй взрослый разряд. Потом был баскетбол, бокс, волейбол. Плюс цирковая студия. А затем отслужил два года в воздушно-десантных войсках.

Была детская мечта: мне нравилось, когда люди на меня смотрят, и хотелось быть именно клоуном. До студии приходилось работать в Таганроге клоуном. В летнем театре участвовал во всяких праздниках. У нас был танцевальный и цирковой коллективы. В сводных концертах мы во вставках показывали номера.

– Когда вы впервые оказались на сцене?

– Это было в глубоком-глубоком детстве. Меня возили по черноморскому побережью Кавказа. У меня был очень хороший голос, высокий сопрано. И как у Робертино Лоретти. Я участвовал в различных концертах по всяким пограничным заставам. Свой первый выход я, естественно, не помню. Это было в почти бессознательном детском возрасте. Я пел в пионерском лагере, и кто-то что-то услышал. Концерты, зарница и т.д. А когда мне было лет семь, я был солистом хора престарелых. Были старики все, а я был у них запевалой. Были такие забавные моменты в моей жизни.

– Приходится петь сегодня?

– Конечно, и на сцене пою. Старший сын поёт прекрасно, даже лучше меня.

– Семейная династия?

– Нет у меня никакой династии. У меня сестра – доярка, но поёт во сто крат лучше меня. Народные корни неистребимы. У нас в любую деревню приезжай, и там есть артисты лучше, чем артисты московских театров. Хотя от актёрства своих детей отговаривал. Мужчине с такой профессией прокормить семью очень сложно. Это у меня более-менее так сложилось, что, не мечтая, оказался в Москве. Но даже и у московских артистов судьбы просто не складываются. По разным причинам. Кто не выдерживает медных труб, кто борьбы с зелёным змием. Очень много нереализованных и сломанных судеб у очень хороших артистов.

– Многие связывают будущее театра с антрепризой. Вы что думаете по этому поводу?

– Я сторонник репертуарного театра. С годами отрабатывается актёрская локтевая система, когда я предчувствую, что сделает мой напарник. Это прекрасный припой для спектакля. А это возможно только в семейственном круге. Не на один раз люди собрались. Я не знаю, на что он способен, куда сейчас пойдёт, как в антрепризе.

А в репертуарном театре с годами нарабатывается, как в семье, взаимоотношения, когда я в хорошем смысле предчувствую, что, если сделаю ход туда, меня поддержат и мы сделаем то-то и то-то. Хорошая партия живого спектакля. Что-то из этого остаётся в следующих спектаклях, что-то отсеивается. Хотя сейчас репертуарному театру всё сложнее и сложнее выживать в это жутком мире. Государственных театров, как я понимаю, нет. Нет даже направления в эту сторону. Думаю, что всё это переживётся. Это было пройдёно ещё во времена Мейерхольда, на заре нашего театра. И антрепризы, и по 80 премьер в сезон… Было.

– Много пришлось почерпнуть от больших артистов, с которыми в жизни работали на сцене?

– С кем работал, от тех и почерпнул. Даже если это было мимолётно. Такие люди оставляют след в жизни. В «Сатириконе» работал с Костей Райкиным, Евстигнеевым, Николаем Николаевичем Волковым, Татьяной Васильевой. Масса больших актёров. Сейчас работаю с Бариновым в спектакле, с Ольгой Александровной Аросьевой. Это люди, мимо которых невозможно незаметно пройти. Даже если хотел бы. Они настолько профессиональны, беззаветно любят свою профессию.

Этому невозможно научить, это в крови.

К сожалению, сейчас очень мало молодых актёров, которые любят свою профессию, размениваются на деньги, на образ. Сейчас мало зависит – хороший артист ты или нет. Сейчас спрашивают, медийный ты или нет. Слово-то какой выбрали! Продюсерам неважно: хороший артист или плохой. Им главное – сегодня и сейчас отбить на тебе деньги. А что будет завтра с тобой - их не волнует. Это их беда. Но это и беда нашего большого дела – актёрства.

Сколько великолепных, профессиональных людей ничего не играют, потому что их никто не знает. Вкладывать деньги в неизвестных артистов у нас не хотят. На моём веку было несколько ролей, когда всё было замечательно - и режиссёр был доволен, всё, всё, всё. Кроме продюсера, который сказал: «Под него я денег не дам. Под другого, которого все знают, дам». Он, может быть, и не хуже. Но лицо не меняется из сериала в сериал. А рядом стоят десятки таких же хороших артистов, под которых просто не дают деньги.

– Ваши пожелания всем телезрителям в городе Бийске Алтайского края?

– Больше улыбаться. Как у Марка Захарова в «Бароне Мюнгхаузене», не помню дословно, но: «Все плохие поступки в мире были сделаны с грустным выражением лица». А нашей передаче «6 кадров» пожелаю чуть дольше просуществовать. Мне кажется, мы нашли свой стиль, людей, публику. Очень много благодарственных звонков, тёплых слов. Хотя, казалось, на лёгком жанре скетча трудно было это предположить. Мы же постараемся вшестером не опускать планку, держать качество передачи, чтобы и дальше всех радовать.

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru