Туризм / Алтай / РИФформа / Артисты

МИХАИЛ СВЕТИН:

«ЛЮБИТЕ ВСЕХ, КРОМЕ БАНДИТОВ И УБИЙЦ»...

Специальное интервью для Алтайского края [22 июля 2006 г.]

Евгений Гаврилов: – Михаил Семёнович, недавно сбылась ваша давняя мечта: вы сыграли Расплюева в пьесе по Сухово-Кобылину «Свадьба Кречинского». Долгие годы вы говорили об этом, думали. Даже была попытка поставить спектакль в Перми. Почему не получалось в вашем театре? И как всё-таки сложилось, что именно у вас и именно роль Расплюева?

Михаил Светин: – Я добился этой постановки и счастлив, что играю роль, которая мне очень нравится, и продолжаю над ней работать. Зритель приходит, очень много людей на нашей постановке, в основном аншлаги на этот спектакль. Спектакль немножко отличается от тех хрестоматийных, когда ставили в Малом театре и т.д. Он немножко такой, как хотел я – более человечный. Это жизнь «маленького человека», его судьба, трагикомедия, частично мелодрама. Конечно, там есть элементы любви, но вообще спектакль грустный.

«Маленький человек» – Расплюев, о котором я мечтал, живёт и борется за своё существование, балуется, жульничает немножко. Ну, подменил колоду, чтобы выиграть. Но он находится в услужении у Кречинского, проводит у него всё своё время – это то, что я хотел показать: не просто фата в клетчатом пиджаке, как играл Ильинский, с канопе, залихватский чистый жулик. Мне это неинтересно было, и поэтому хотел эту роль сыграть. Я увидел, что в этой роли можно сыграть «маленького человечка», его хорошие минуты, когда его преследует крах.

Эта роль становится всё лучше и лучше. У меня прекрасные партнёры - Миша Разумовский, который играет Кречинского. У нас с ним всё слажено, и мы понимаем друг друга, с ним очень интересно работать. Очень хорошая тётушка… Состав получился неплохой.

Сейчас сложно с актёрами. Одни не могут, другие снимаются, у третьих нет времени. Театр стал сегодня такой, что, когда человек снимается, он вынужден договариваться с театром, с группой, если большие роли. Я жду этот спектакль, всегда приглашаю на него своих близких и играю его по-разному. Сегодня так, а завтра эдак. Немножко что-то прибавилось, что-то уточняю, придумываю, что-то приходит спонтанно. Всё фиксирую. Работа продолжается.

Комедии нельзя, особенно грустные, смотреть, когда идут первые спектакли. Всем говорю: «Не приходите на первый. Приходите на восьмой, десятый». Первые спектакли такие, что в них только ощупываешь, как это, куда. Всё только намечено, а как получается на зрителе – большой вопрос.

– Чем роль «маленького человека» более привлекательна для вас?

– Во-первых, герой или не герой – всё относительно. Относительно – большой или маленький человек. Маленький человек в какой-то момент может стать большим человеком. И наоборот – большой человек может стать маленьким человеком. Моя индивидуальность, мой образ по фильмам (всё-таки более 100 фильмов) - роли, которые любил: всяких подкаблучников, зависимых, маленьких людей. И потом большой человек – сильный. Я же не могу играть Гамлета, не могу. Или крупного, побеждающего. Наверное, можно, но мне не нравится  изображать судьбы этих людей. Мне нравится копаться в моём.

Я сам человек очень народный, всегда с простыми людьми. Люблю с ними общаться, вырос среди них. И мама и отец такими были. Мама у меня с восьмиклассным образованием, работала уборщицей.

Мне всегда легко общаться  с народом, и, наверное, это чувствуется: простые люди ко мне лучше относятся. Я ближе к простым людям, меня их судьбы больше интересуют. Они всегда страдают больше, угнетённые, зависимые и т.д. Маленький человек, его характер для меня интереснее.

Чаплин был «маленьким человеком». Он мой кумир, учитель. Вот кого понимаю. Тото («Полицейские и воры»), Фернандель, Мазино («Ночь Пикадилли») – это «маленькие люди», смешные и трогательные. Я их больше понимаю, и они интереснее. Качества сильного человека – не моё. У меня это не получится, мне кажется, как разработка характера «маленького человека».

Меня часто спрашивают: «А вот сыграли бы вы, скажем, Короля Лира?» Трагическую роль можно когда-нибудь попробовать. Трагическую, но не героя, не сильного.  Я не герой, я не рождён им.

У нас грустные комики тоже были. Много актёров смешных и трогательных, народных. Театр всё-таки не для элиты. Необходимо, чтобы было понятно, интересно. И какие-то проблемы, и узнаваемые ситуации. Я очень люблю маленький спектакль на двоих, мы играем «Дон Педро», комедию.

– Но этот спектакль с элементами трагедии…

– Это трагикомедия. Но больше комедия, чем трагедия. Она очень человечная, народная. Это наша антреприза, мы зарабатываем на ней деньги. Роль Григория Васильевича – «маленького человека», нашего совка, советского человека, который на грани сумасшествия - очень любима мной. «Дон Педро» мы играем с Мартоном и с Кубилевичем Лёней (второй актёр). Фактически мы вдвоём, два акта, хотя они небольшие, но спектакль полнометражный, в двух действиях. Вдвоём мы играем двух «маленьких людей», одиноких, которые дружат. Возникает проблема, возникает мечта. У одного племянник, у другого его нет. Всё происходит в советской коммуналке. Все житейские проблемы маленького человека там существуют.

У меня до Мартона был партнёр Дмитриев, потом я пригласил играть Демьяненко. С ним было очень интересно играть, мы долго играли. Но он ушёл… После него пригласил Мартона из Пушкинского, Александрийского театра. Но он очень занят, по три месяца не играем на сцене, и я хочу пригласить ещё кого-либо. Не хочу расставаться с этим спектаклем. Он идёт семь лет, и я хочу его ещё играть.

– Меняется ваша роль с приходом нового партнёра?

– Безусловно, меняется, но не коренным образом. Образ остаётся тот же, но всякие детали, приспособления и появляющиеся какие-то новые нюансы меняют мою роль ответно. Если он в какой-то момент разрыдался, я реагирую иначе, чем если он смеётся. Это грубо. Когда он меняет своё поведение, я тоже вынужден что-то менять. У меня не застывшая схема, а характер, который в этих обстоятельствах живёт. И все эти события, которые происходят с нами от безумного хохота, до неожиданных слёз в конце. Такой резкий переход, что зритель просто в восторге.

– Изменился ли «маленький человек» сегодня по сравнению с советским временем?

– Конечно. Морально ему было легче при советском времени. У него была какая-то духовность. Пусть его обманывали, всю жизнь вешали «лапшу на уши», всякую хреновину. Всё, кроме своей личной жизни. Но он всё-таки знал своё место в истории, верил во что-то, в построение социализма, в руководителей. Менталитет нашего народа – царь должен быть, от которого всё зависит. Это беда, которая со временем пройдёт.

В советское время человеку давали 50 рублей, и ему хватало. Он не ездил за границу, и даже не было помыслов об этом. Не знал и не было. А сейчас увидел: живут вокруг по-другому люди, и заколыхалось внутри у маленького человека. Но «маленькому человеку» сейчас никакого внимания. Сегодня «маленький человек» в полном загоне. Он никого не интересует, и быстрее бы он ушёл из жизни. Пенсионеры и т.д. У нас много денег в государстве, много зарабатывают, но тратят их не на ветеранов, пенсионеров, блокадников. Эта политика - безобразие.

– Вы давно не дружите с артистами. Артисты – вечное соперничество. Как вы считаете, можно ли это соперничество искоренить?

– Никогда. Это суть театра, действует один из основных законов театральной жизни на сцене. Ты выходишь, тебе хлопают, зритель улыбается. Второго не видят. И даже не поворачивают головы. Утрирую. Второй-то играет, помогает, подыгрывает, старается, у него такая же равная роль по значимости. Но его не очень приветствуют, а этого очень любят, хлопают. Почему? Непонятно. Я играю хорошо, а меня совсем не видят. Тут сложно.

Каждый считает себя талантливым человеком. А есть какие-то необъяснимые моменты в системе, актёрской жизни. Одному везёт, другому не очень. Один снимается, другой нет. Один зарабатывает, другой нет. Зритель принимает другого хуже. И возникает зависть, никуда не деться. Хочется лучше. И начинают соперничать. У нас достаточно жёсткая конкуренция. Это не российские монополии, когда повысят тебе цены на телефон и всё. И много сейчас от денег зависит. В кино стопроцентно.

Появляется много бездарных режиссёров, которые дают деньги и сами берут. Всем кажется, что они могут снимать. Очень много плохих фильмов. Особенно сериалов. Одна и та же жвачка, на среднем уровне со средними актёрами. И все снимаются и могут сниматься. Ушло художественное кино. Сейчас другой мир, время. Пока такой период.

– В одном из интервью вы назвали другом одного из артистов – Буркова.

– Да, с Жорой мы дружили. Жора был очень слабым человеком, очень прилично попивал, не мог устоять. Это была его беда, он рано ушёл из-за этого. Много актёров из-за этого рано уходят. Вот сейчас ушёл от нас Андрей Краско. Хороший актёр, но тоже вот эта беда. А Жора был немножко подвержен этому. Он был закомплексован провинциальностью, как и я. Мы же с ним оба из провинции. Мы с ним познакомились в Кемерово. Играли несколько спектаклей. В «Дурочке» Лопе де Вега он играл моего хозяина, я – его слугу. Высокий костлявый Жора, и я - толстенький, животик подкладывал. Мы даже куплеты какие-то пели. Четыре года спектакль не сходил со сцены, что для провинции очень долго.

Ещё играли «Старых друзей» Малюгина. Он тоже играл одну из главных ролей.

Мы с ним дружили, гуляли, иногда и пили немного вместе. И когда он устраивался в Москве, по телефону договаривался, когда он в театр Станиславского поступил. Помню, когда я сильно заболел, он меня на руках вынес и положил в «скорую помощь». Мы и жили всегда рядом. Квартиры были по соседству. Много общались.

А потом разошлись как-то. Он в Москве, я – в Ленинграде. Когда приезжал, встречались. Но как-то постепенно удалялся. Не ожидал, что он так быстро уйдёт… Мы с ним дружили. Но это не значит, что Жора, например, когда мы вместе выходили на сцену, что-то играли и у меня было больше аплодисментов, чем у него, не ревновал. Он всё равно был как соперник. Если меня принимают лучше, я чувствую, что он переживает. Хотя мы друзья.

На сцене всё равно возникает соперничество, и никуда от этого не деться. Но когда это переносится в жизнь!.. Вот поэтому я не дружу с артистами.

– Жизнь учила вас, а не учебные заведения. Так ли необходимо артисту театральное образование? Не проще ли заменить его работой в течение десяти лет в провинциальных театрах, а лишь потом выводить на столичные сцены?

– Сейчас столичная и провинциальная сцены не так сильно отличаются. В столицах больше снимаются в кино. И это даёт ту популярность, благодаря которой кажется, что артисты другие. Любой хороший артист из провинции, которого не снимают и не знают, если начинают снимать, становится столичным артистом. Учиться у хорошего мастера в театральном институте – надо. Но, к сожалению, очень средний уровень театральных институтов. Пошёл середняк. Нет выдающихся, интересных личностей – педагогов. Нет Меркурьевых и прочих интересных людей, которые преподавали бы.

Это очень важно, когда преподаватель сам по себе интересная личность. Тогда его студенты и получают, воспринимают много. А когда личность средняя, то институт вообще не нужен. Тогда опыт театральной работы лучше. Может быть, встретишься с хорошим режиссёром на сцене и в провинции, который даст тебе определённую школу.

Как сложится судьба. С кем встретишься. Я видел хороших актёров. У них учился. Одно время был учеником Аркадия Райкина, смотрел, когда я переставал пить, как он готовится. Тоже хорошо выпивал… Меня за это и выгнали от Райкина. Но это не важно.

Я видел, как играют большие мастера. И в провинции попадаются большие актёры. Есть старые хорошие фильмы. Новые… Есть хорошие актёры, есть. Новое поколение. Хотя в них влюбиться, как мы влюблялись в наших артистов-корифеев, нельзя. Мордвинова, Евстигнеев, Грибов, Яншин – старая школа, глыбы великих артистов. Сейчас таких нет. Хорошие артисты есть, прекрасные, но я не могу в них влюбиться, как любил тех артистов, которых назвал - Грибов, МХАТ, Яншин…

Я в Иркутске наткнулся на 11 артистов, мхатовцев - целую плеяду, которые были высланы за то, что они работали при немцах. Где-то были на гастролях и остались у немцев. Это были крупные артисты, личности. Было интересно смотреть на них, когда выходили на сцену. Просто интересно. Настолько сильно было обаяние артистов той плеяды.

Сейчас не хватает обаяния. Очень важная деталь. Когда улыбался Меркурьев… Когда был Алейников, Крючков, Жаров, Целиковская… Она улыбнётся – такое обаяние, влюбляешься в человека. А сейчас посмотрите. Играет, хороший актёр, технически всё правильно. А симпатизировать ему не могу. Нет их. Другое поколение.

Иная духовность. Не посчитаешь на пальцах. Я вспоминаю роли Евстигнеева. Я со многими великими актёрами в кино встречался. Борис Андреев… Обаяние покоряло сразу. И ты влюблялся в этого артиста. Рождались другие люди. А сейчас много серости.

– Какой, по-вашему, самый лучший зритель? И когда последний раз происходил разбор со зрителями роли в театре? Чему вас тогда научили эти разборы?

– Нельзя сказать, что научили разборы. Мы тогда оставались после спектакля, все садились на большой стол на сцене, кто в гриме ещё, кто чуть разгримировался, а в зале оставалась половина зрителей, и начинали задавать вопросы. Зачастую беседы со зрителем о качестве исполнения ролей актёров были на уровне: «Вот этот артист мне больше нравится. А этот - не очень. А этот лучше бы вообще не выходил». Профессионализма там не было, тем более это было в провинции, народ простой, доверчивый. Помню, в Камышине мне сказали, что моя роль больше нравится, а после этого обиделся комик, который там всю жизнь играл, которого весь город ждал. Он стал просто моим врагом, возненавидел. За аплодисменты, за зрителя. Зрители просто сказали: «Нам больше понравился этот артист». А он всю жизнь там проработал. Как это можно терпеть?

Были обсуждения. Писали записки. Мы отвечали. Приятно, когда тебя хвалят. Это было в 1958 году, в первом театре.

– Был ли на ваших глазах случай, где Аркадий Исаакович проявился не как великий артист, а как великий человек, друг?

– У нас не было с ним таких отношений. Он был всё-таки Райкиным. А я был мальчик из провинции. Только и были разговоры о том, что я пью и выпиваю. «У нас так никто не делает, Миша. Нельзя». А я этого не понимал. На рынке вырос, торговал.

– Для чего необходимы артисту розыгрыши? Ведь он и так довольно много перевоплощается и играет на сцене?

– Актёр всегда завязан каким-то творческим моментом, у него всегда работает фантазия. Он всё время артист в жизни. Бывает сам собой, но это редкий случай. Духовное одиночество. А вообще у актёра всё время работает голова. Он же не может выбросить творческое начало. Он всё время творчески мыслит. Сейчас придумаю вот эту режиссёру, и мы все посмеёмся, похохочем. Это спектакли, розыгрыши. Это бывало от ненасыщенности, недостатка работы. Разыгрывали среди своих. Было приятно и смешно. Работала актёрская фантазия, проявлялся юмор.

Один разыгрывал другого, а тот его разыгрывал за это. Это были большие игры. А артист, чем он крупнее и больше, тем интереснее. Были неожиданности, суеверия. Я разыгрывал с раннего детства. Иногда были жестокие розыгрыши. Мне немножко тогда не хватало изящества. Были жёсткие, жлобские розыгрыши. Садистские. Грузили в багажник и вывозили по камням… Потом взять кружку пива и сто пятьдесят поставить…

А в театрах мы часто разыгрывали. Я обожал какие-нибудь неожиданности. Например, залезть в шкаф и ждать, когда человек придёт. А потом человек упал в обморок, и его увезла «скорая помощь». Это был неудачный розыгрыш. У меня было мало неудачных.

Кто умел хорошо разыгрывать с очень большим юмором – Игорь Дмитриев. У него был инсульт, и сейчас он год не разговаривает.

– 37 лет вы курили и разом бросили. Что помогло вам в этом?

– Я просто очень испугался. У меня начались очень сильные сердечные боли, не мог двигаться. У меня зажимало грудину. С 1978 года у меня появилась сильная стенокардия. И только в 1995 году сделал операцию на сердце. Курение - одна из главных причин этого. Если бы года за 3-4 до этого бросил курить, то, может быть, не делал операцию. Демьяненко фактически из-за этого ушёл. Он курил и курил. У него зажевало, как у меня. Нужна была срочная операция. Он не сделал, ждал.

– Как закончилась история с девочкой Юлей, подарившей вам медвежонка?

– Это удивительная история. Вот Юля уже что-то месяца три не приезжает, её не вижу. Они приезжают со своей мамой из Москвы на спектакли. Мы видимся, обнимаемся. Они по два раза смотрят мои спектакли, потом приходят ко мне в гримёрку, мы беседуем. Тот медвежонок, который она подарила, стоит у меня в гримёрке. Они пишут мне, присылают открытки в день рождения. Мы как-то полюбили друг друга. Я иду на такие вещи. Ребёнок на меня так восторженно отозвался (больная маленькая девочка Юля подарила после спектакля Михаилу Семёновичу своего медвежонка – Е.Г.).

– Ваши пожелания всем любителям вашего творчества в городе Бийске Алтайского края?

– Бийск – это Шукшин. Город, который отмечен талантливым человеком. И Евдокимов, с которым я был хорошо дружен в Москве. Он так хотел меня привезти к себе в деревню. Я так и не собрался. Но не важно. Это всё прошло.

Хочу пожелать, чтобы в Бийске маленькому человеку жилось полегче. Присутствовала доброта, было больше любви и доброты в людях. Не ожесточайтесь. Благополучия вам. Чтобы вы любили друг друга, меньше завидовали друг другу. Даже богатым. Если богатеет – пусть богатеет. Не надо завидовать, не надо радоваться, когда у другого сгорит хата или сдохнет корова. Люди должны любить друг друга всё равно. Любите всех, кроме бандитов и убийц.

Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено

fdpp-tyrizm@yandex.ru