|
Туризм / Алтай / РИФформа
/ Артисты АННА ФРОЛОВЦЕВА:«МЕНЯ
УКАЧАЛИ ШАМПАНСКОЕ И ВОЛНЫ»...
Специальное интервью для Алтайского края [11 февраля 2010 г.] |
|
||||||
Евгений Гаврилов: – Анна
Васильевна, в каких проектах вы заняты сегодня? Анна Фроловцева: – На данном этапе только в сериале «Воронины». В
театре идёт репетиция новой пьесы, но говорить что-то рано, потому что это
антреприза, которую мы пока не сделали. – Чем вас привлекает антрепризный
театр? –
Мы собираемся, делаем спектакль, отыграли его, далее репетируем следующий. По
времени мне это удобней. Может,
поначалу и было стремление к стационарному театру, но сейчас его нет. Много
другой работы. – В сериале «Воронины» могли бы
выделить какой-либо сюжет? –
Каждый сюжет, когда ты его сделаешь, сыграешь, становится для тебя родным. Это
же часть тебя. Невозможно сказать, что – это или это для меня близко. Сюжеты
все родными становятся. Идёт одна линия. Всё пропускаешь через себя при
предлагаемых обстоятельствах. – Есть ли трудности при выходе из
образа? –
Ещё по Станиславскому известно, что «всё оставляется на вешалке». Почему я
должна это переносить в семью? Может, есть какие-то элементы, которые
замечают близкие, но стараюсь их не прессовать. А
потом на данном этапе живу одна. Езжу к детям, и дети ко мне с внуками
приезжают. – Как отмечают близкие ваши роли? –
У меня маленькие внуки – 3,5 и 5,5 лет и никаких комментариев дать не могут,
а сын с невесткой не дают никаких советов. Я спрашиваю: «Ну, как? Телек
смотрели?» – «Всё нормально!» Они
знают, что в жизни я другая. Вот и всё. – Какую работу до «Ворониных» вы
считаете для себя особо ценной и дорогой? –
Каждая работа ценна и дорога. Всё равно ты в неё вкладываешь частицу себя. Не
могу отделить маленькие и большие роли. Всё равно вкладываю в образ часть
своей души. Из
последних отмечу «Всегда говори всегда – 3». Эта роль очень дорога потому,
что это – моё возвращение. Когда у меня умер муж, была в жутком внутреннем состоянии,
и даже перенесла в роль эту боль, то, что было у меня внутри. Это – начало
новой моей жизни. Как говорю: «До и после». До смерти и после смерти мужа. – Можно назвать ваш путь в артисты
сложным? –
Нет. Это не сложный путь. Это мои юношеские завихрения. Я ушла из дневной
школы, потому что сказала учительнице всё, что про неё думала. А у нас тогда
было 11 лет, школа с уклоном. Мы были бы воспитатели детских садов и ясель. И
вокруг не было ни одной школы с таким уклоном. Мама
даже не знала, что я забрала документы из школы. Просто шла по улице и прочитала:
«Мужские и дамские мастера высшей квалификации». А я всё время хотела стать
артисткой. «Так, это мне надо! Я же буду актрисой, значит, должна себя причёсывать.
Это мне нужно, я должна уметь всё». Я
всё делала целенаправленно. Никакой сложности здесь не было. Шла по улице,
увидела объявление, прочитала и решила. – А как же работа перфораторщицей ЭВМ? –
Это я перекантовывалась. Когда в первый год я не поступила в театральный с
четвёртого тура, мне предложили поступать на периферию в другой вуз. Если бы
я «полетела» с первого тура, то вообще бы не пришла больше в театральный. А поскольку
всё прошла, меня уже поздравляли, что поступила, и что-то не прошло, решила,
что буду поступать на следующий год и в Москве. И
мне предложили поработать перфораторщицей. Там было свободное время, а мне
оно было необходимо. Я ходила в театр, занималась. В этот год снималась в
массовках. Для меня в этом плане никакого напряжения не было. Всё шло как бы по
плану. За этот год я должна была подготовиться. – Когда вы впервые вышли на съёмочную
площадку? –
Это было в картине «Щит и меч», фильм Басова. Помню, как из меня сделали
немку в розовом платье… По-моему,
даже ещё раньше. Это был фильм «Николай Бауман», где мы играли ночью, снимали
на «Мосфильме» и у меня был такой текст: «Я хочу, чтобы настало такое время,
чтобы билет в «Художественный театр» можно было достать без очереди». Помню, потому
что мы жгли костры и стояли за билетами во МХАТ, «Художественный театр». – Какие роли вам предпочтительны:
комические или трагические? –
Если говорить про амплуа, я – характерная героиня. А характерная героиня, как
говорили, может играть всё. И трагедию, и комедию. Не могу играть, как у нас
раньше называли, «голубых героинь». У меня просто фактура не та. То, что моя
фактура позволяет, то и делаю. Ролей
было много и разных. Если роль мне нравится, надо найти какое-то слово или то,
ради чего это делается. Находишь, почему ты это делаешь, чтобы внутри у тебя
было. В каждой роли есть своё оправдание. Даже если роль отрицательная. Наверное,
каждый артист это делает. Это моя профессия. – Кто были вашими учителями? –
Наверное, художественный руководитель Виктор Иванович Коршунов. Он говорил:
«Актёрами вы можете не быть, но людьми вы быть обязаны». Мы
уже были артистами. Он подчёркивал, что в жизни мы должны быть ещё и людьми.
Это не значит, что кто-то из нас артистом может быть или не быть. Нет, это
всё подразумевалось в совокупности. И
ещё у нас была Павла Захаровна Богатыренко. Она меня сформировала. С нами
разбирала роли, сидела, нанизывала «петельку-крючочек». Сейчас, наверное,
таких педагогов нет. Она сформировала всех, кто у неё учился. Это
настолько кропотливая работа разобрать произведение: как, почему, зачем? Ты
даёшь петельку, а тебе – раз! – крючочек, ты крючочек, а тебе петельку.
Каждый друг за друга, партнёр за партнёра цеплялся. Павла Захаровна
Богатыренко – вообще чудо! – Откуда у вас стремление в артисты? –
Мне кажется, я родилась с этим решением. Папа у меня инженер, мама – тоже. Папа
хотел, чтобы я пошла по его линии, но родители были не против моего выбора. Даже
не помню, когда это решение ко мне пришло. Пошла в театральный кружок, потому
что хотела этим заниматься. Этого хотела, другого как бы не мыслила. – Был кто-то ещё со школы, кто связал
своё будущее с театром и кино? –
Был кроме меня ещё один мальчик. Правда, он стал не актёром, а режиссёром. А
вообще, мы до сих пор встречаемся со школьными друзьями, всё вспоминаем. У
всех разные профессии. Кто дипломат, кто врач, кто психолог. Шестого числа
собирались, но меня не было, потому что была занята в съёмке. Они говорили:
«Аня, ну как мы без тебя?». – Вам ещё присущ и организаторский
талант? –
Какая-то жилка есть. Я общительная, могу поговорить, договориться. Идеи
заняться чем-то другим, конечно, были. Но это отнимало много времени. Утром
репетиция, вечером спектакль, днём надо что-то ещё сделать. Дому стала уделять
не то внимание, какое нужно было. А у меня на первом месте всегда стояла
семья. – Кому вы обязаны вашим характером? –
Всегда хотела честности. Учительница поставила мальчику не ту оценку, которую
он заслуживал. Я встала и сказала: «Вы бы мне за это поставили пять, а почему
ему три с минусом?». При том понимала, что он это учил. Я считала, что это несправедливо. Даже
наоборот, человеку, который учил, а до этого не делал этого, надо наоборот
завысить оценку для того, чтобы у него дальше было стремление это делать. А
зачем сразу на корню это убивать? Учу
ли я, или не учу, мне всё равно это поставят. А я не буду учить! Надо даже
иногда авансом поставить, для того, чтобы у человека дальше было желание это
делать. Это моё мнение. Мне
сын всегда говорит: «Ты – наш Макаренко». У
нас все говорили, мама и папа: «Ну, как ты без этого?». Это с кровью вошло. Все
говорят, что надо быть честным, правдивым, ответственным. Это всё как бы естественно.
Честность – неотъемлемая часть человека. Это
пыталась передать своим детям. Иногда даже говорю сыну: «Ты помолчи
чуть-чуть. Что же ты всё стоишь за правду». А он мне: «Ты же нас сама этому
учила!» Есть,
наверное, какая-то определённая грань. По молодости она сильно выражена.
Сейчас, когда что-то прожила, что-то нажила, иногда думаешь, что в какой-то
момент лучше смолчать. Это как-то сложилось по жизни. Но
если просматривать прошлое: это и это, я бы сделала всё также. Потому что
очень ценю дружбу. Друзья мне очень в жизни помогали, и я им помогаю. Очень
люблю и умею дружить. И когда вижу, что по отношению к моим друзьям идёт
нечестность, а мне говорят: «А вот ты должна здесь подписаться!», отвечаю:
«Никогда!». Сегодня
пойду вечером в Дом актёра, где приятель делает вечер. Надо сходить. Он
просил: «Приди, поддержи меня». Это друг, с которым мы общаемся более 25 лет.
Один из немногих моих друзей. Друзья помогали мне во всех тяжёлых ситуациях. Друг
– это не тот, который познаётся в беде. В беде мы всегда понимаем и подставим
плечо. Если друг тебя понимает в радости и вместе с тобой её разделит, а не
позавидует – вот это друг! В беде мы поможем всегда, а вот при удаче, чтобы друг
вместе с тобой порадовался – дорогого стоит. А
театр – это семья, где ты живёшь с утра до ночи. Из семьи сор не надо
выносить. В каждой семье что-то бывает. Если уходишь, то уходи интеллигентно,
красиво, без всяких… – Ваши друзья связаны с вашей
профессией? –
И связаны, и не связаны. – Есть ли отличие провинциального и
московского театров? –
Я к Челябинскому театру отношусь очень трепетно. Это первый театр, куда
приехала, когда мой муж подписал распределение в Челябинск. Попросилась туда же.
У меня по отношению к этому театру очень теплые воспоминания, ощущения.
Московский театр немножечко пожёстче. Может,
в Челябинске была молодость, другое ощущение… Это так же, как прочитаешь
книжку – у тебя одно ощущение, а через два год ты её перечитываешь – для тебя
всё по-другому. Прожила два года: что-то нажила, что-то поняла и на какие-то
вещи смотришь по-другому. Когда
мы проживаем года, с нами что-то происходит – хотим мы этого или нет. И
мировоззрение по одному или другому поводу меняется. – Вы много в жизни читаете? –
Сейчас, откровенно, мало. Некогда. Даже иногда обидно, что нет времени. Очень
многое хочу перечитать, много произведений. Думаю: как только, так сразу. Думаю
перечитать Габриэль Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». Сейчас она у меня
на самом видном месте. Хочу это перечитать. Хочу
перечитать Марину Цветаеву, Анну Ахматову... – Вы любитель поэзии? –
Я люблю поэзию. Обожаю Михаила Лермонтова: «И
впрямь Авдотья Николавна Была
прелакомый кусок. Идет,
бывало, гордо, плавно - Чуть
тронет землю башмачок; В
Тамбове не запомнят люди Такой
высокой, полной груди: Бела
как сахар, так нежна, Что
жилка каждая видна…». И так далее. («Тамбовская
казначейша», отрывок – прим.ред.) – Вы читаете стихи со сцены? –
Когда, встречи со зрителями, конечно, читаю. Кроме вышеназванных, читаю Якова
Полонского, Евгения Евтушенко. Обожаю из произведений Евтушенко – «Казнь
Стеньки Разина». Оно когда-то было запрещено, а что нельзя – очень интересно.
Сразу взяла его на вооружение. Там есть, что читать, есть, что делать: «И
под визг стрелецких жен, под
плевки со всех сторон на
расхристанной телеге плыл
в рубахе белой он. Он
молчал, не утирался, весь
оплеванный толпой, только
горько усмехался, усмехался
над собой: "Стенька,
Стенька, ты как ветка, потерявшая
листву. Как
в Москву хотел ты въехать! Вот
и въехал ты в Москву... Ладно,
плюйте, плюйте, плюйте - все
же радость задарма. Вы
всегда плюете, люди, в
тех, кто хочет вам добра». Обычно,
что затрагивает, что у тебя болит – то ты и выбираешь. – Ваши пожелания всем любителям
сериала «Воронины» в городе Бийске? –
Смотрите, радуйтесь и не грустите! Дети
должны пройти свой путь. Родители должны помогать, но не наседать. И всегда
быть рядом. Мои дети знают: я им не диктую, но они знают, что мама всегда
рядом и всегда поможет. У
каждого человека свой путь и он должен сам его пройти и почувствовать: что
туда, а что не туда. Да, мы можем помочь. Мы должны помочь, но в пределах. Дети
сами должны решать. Нас не будет, а дальше им жить. Они должны научиться жить
сами. А
если мы всё время будем за ними ходить, нас не будет – и всё! У меня много
примеров: мамы не стало и человек ничего не умеет, ничего не знает. Мы можем
только помочь и чуть-чуть подкорректировать. Чуть-чуть! Иногда это чуть-чуть
переходит грань. А не надо! Всех
благ вам! |
|||||||
Использование материалов без указания ссылки на сайт запрещено |
|||||||
